На праздниках когда вся эта веселая задорная молодежь

Краткое содержание

«Двенадцатилетняя Тиночка Руднева» чрезвычайно взволнована: «ведь скоро шесть часов, через час» будут зажигать елку, а в доме никто не побеспокоился о том, чтобы пригласить тапера.

Она обращается за помощью к старшей сестре Лидии, но та относится к младшим детям «с холодным и вежливым презрением», и игнорирует взволнованную Тиночку.

Рудневы принадлежат «к одной из самых безалаберных, гостеприимных и шумных московских семей». В их большом доме постоянно гостили близкие и дальние родственники, ежедневно жаловали с визитами друзья младших Рудневых, и в особняке всегда царила особая, оживленная атмосфера.

Хозяйка дома – Ирина Алексеевна – принадлежала к знатному и богатому роду. Она редко выходила из собственных комнат, «кроме особенно торжественных, официальных случаев», и игнорировала общество детей и супруга. Впрочем, это не мешало ей ревновать своего мужа, Аркадия Николаевича, который, несмотря на преклонный возраст, все еще пользовался славой «дамского угодника, поклонника и покорителя».

Глава семейства всегда с большим удовольствием занимался приготовлениями к елке. Он неизменно приглашал к себе оркестр Рябова, но в этот раз «с музыкой произошел целый ряд роковых недоразумений». Рудневы поздно спохватились с приглашением оркестра, и на праздники они оказались без музыки.

Уладить дело берется Татьяна, которую все любили «за ее ровный характер». Едва она успела отдать нужные поручения, как дом огласился «говором, смехом, топотом ног и звонкими поцелуями» – пришли первые гости.

Тем временем в дом приводят тапера – худенького, застенчивого, бедного мальчика лет двенадцати с тонкими чертами лица и умными серыми глазами. Сестры Рудневы озадачены таким поворотом событий, но выбора у них нет: дом полон гостей, и все ожидают музыки и танцев.

Едва сев за роскошное фортепиано, мальчик принялся уверенно извлекать из него «мощные, смелые, полные звуки». Аркадий Николаевич, большой знаток музыки, удивлен столь мастерским исполнением. Он узнает, что юного тапера зовут Юрий Азагаров, и просит его не слишком утомляться и делать перерывы в своей игре.

Во время игры Юра замечает появление нового важного гостя, который неожиданно просит сыграть ему «рапсодию № 2». После Аркадий Николаевич передает мальчику конверт с деньгами и сообщает, что ему выпал удивительный подарок: его игра заинтересовала великого композитора Антона Григорьевича Рубинштейна. Так бедный, но невероятно талантливый мальчик приобрел прекрасного учителя и со временем стал известным композитором.

Характеристика персонажей

В рассказе «Тапер» автор знакомит читателей с интеллигентной семьей Рудневых, юношей-музыкантом и гостями дома Рудневых, окунает читателя в праздничную новогоднюю атмосферу, наполненную радостью, волшебством, нетерпеливым ожиданием.

Глава московского семейства Аркадий Николаевич Руднев – элегантный, представительный пятидесятилетний мужчина, привлекательной внешности. Он занимается меценатской деятельностью, покровительствовал искусствам, особенно балету. Также он шел в ногу со временем, был любитель устраивать праздники, приглашать гостей, любил молодежь и был душой компании. У семьи было много друзей.

Жена главы семейства Ирина Алексеевна Руднева как последний потомок высокого знатного рода была наоборот высокомерной, держалась обособленно, много времени находилась в своих комнатах, старалась общаться только с такими же высокими и родовитыми представителями дворянства.

Три дочери Рудневых, абсолютно разные по характеру и внешности:

Лидия – девушка красивая, но холодная и бессердечная, относившаяся с презрением к прислуге и простым людям, ко всем, кто ей подвластен и ниже по положению.

Татьяна – блондинка, обладающая веселым нравом и спокойным характером, за что ее любила прислуга. Она в семье Рудневых являлась миротворицей, улаживала все возникающие инциденты.

Тина – младшая дочь Рудневых, двенадцатилетняя девочка, милая, добрая, резвая, взявшая мальчика тапера под покровительство.

Главный герой рассказа Юрий Азагаров изображен Куприным в рассказе худощавым мальчиком невзрачной наружности, в поношенном мундирчике, стеснительным, но самолюбивым. Особенно писатель обращает внимание на его большие серые глаза.

Но, характеризуя юношу, автор говорит о его внутреннем преображении во время игры, о том, как его невзрачное лицо становилось прекрасным, а он извлекал мощные, полные силы звуки.

Антон Рубинштейн – в то время уже знаменитый композитор и пианист, прошедший через все трудности к вершине своего признания и славы, изображен автором подробно, его внешность, как и Юрия, описана во всех деталях.

Рубинштейн был в числе гостей, держался он просто, непринужденно и небрежно, но величаво. Куприн говорит о нем как о человеке «большого света» с железной волей и несгибаемым характером. Игра мальчика и на него произвела впечатление.

Тест по рассказу

Проверьте запоминание краткого содержания тестом:

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4 . Всего получено оценок: 337.

Рассказ «Тапер» Куприна был написан и опубликован в 1900 году в газете «Одесские новости». Для лучшей подготовки к уроку литературы и для читательского дневника рекомендуем прочитать краткое содержание «Тапер». По утверждению автора, описанная им история была основана на реальных событиях. Тема искусства – одна из любимых в творчестве Куприна, которую он в полной мере раскрыл в своем рассказе.

Главные герои:

• Аркадий Николаевич Руднев – гостеприимный, веселый мужчина, азартный игрок.
• Тиночка Руднева – подвижная, эмоциональная, добрая девочка.
• Юрий Азагаров – юный тапер, скромный, бедный мальчик, талантливый музыкант.
• Антон Григорьевич Рубинштейн – знаменитый композитор, пианист и педагог.

Другие персонажи:

• Ирина Алексеевна – супруга Руднева, замкнутая и высокомерная дама.
• Лидия – старшая дочь Рудневых, красивая и надменная девушка.
• Татьяна – средняя дочь Рудневых, рассудительная и спокойная.

История создания

Рассказ А. И. Куприна «Тапер» был написан в конце девятнадцатого столетия и начала- двадцатого в 1900 г. И в этом же году был впервые опубликован в этом в газете «Одесские новости». В примечании к рассказу Куприн писал, что в основе его рассказа лежит реальная история.

В рассказе одним из главных действующих лиц изображен Антон Григорьевич Рубинштейн, совмещавший в одном лице и гениального пианиста, и известного русского композитора, и автора оперы — «Демон» и «Персидских песен», прекрасных романсов. Кроме того, он прославился как дирижер и музыкальный педагог. Антон Рубинштейн пользовался огромной популярностью среди многочисленных почитателей его творчества. В то же время герой, описанный в рассказе — талантливый мальчик-пианист. Юрий Азагаров — вымышленное лицо.

Куприн не в первый раз обращается к теме музыки и музыкантов. В рассказе «Скрипка Паганини» речь идет о талантливейшем итальянском скрипаче, якобы продавшем душу дьяволу. В рассказе «Соловей» показаны знаменитые итальянские певцы Тито Руффо и Энрике Карузо. Рассказ «Гоголь-моголь» воспроизводит случай из жизни великого Шаляпина. Но самое трогательное, трагическое и оптимистическое и одновременно, «музыкальное» произведение Куприна — его рассказ «Гамбринус», который посвящен талантливому безвестному скрипачу из одесского кабачка — Сашке-музыканту.

Основная идея рассказа

Краткое содержание произведения «Тапер» позволяет читателю понять основную мысль рассказа, которую хотел передать А. Куприн. Большое значение в нашей жизни имеет случайная встреча, стечение обстоятельств. Можно обладать колоссальным трудолюбием и талантом, но одна маленькая встреча с важным человеком определяет будущее. Такой наставник помогает развить способности, окрыляет и позволяет поверить в свои силы.

____________________

* Тапёр — в 19 — начале 20 века музыкант (как правило, пианист), сопровождавший своим исполнением танцы на вечерах и балах, а впоследствии — немые фильмы.

Очень кратко:На ёлку в качестве тапёра приглашён мальчик. Присутствующий там великий пианист находит у него необыкновенный талант.

Семья Рудневых, одна из самых безалаберных и гостеприимных московских семей, ждёт гостей на ёлку. Хозяйка дома, Ирина Александровна происходит из княжеской семьи. Она выходит из своей комнаты только в торжественных случаях, считая, что общество мужа и детей для неё слишком пошло. Общается она исключительно с потомками древних родов. Это не мешает ей ревновать своего мужа Аркадия Николаевича, который, несмотря на свои пятьдесят с лишним лет, сохраняет репутацию дамского угодника, остаётся игроком, гурманом и щедрым покровителем балетного искусства. Он любит шумное общество и охотно участвует в праздниках по случаю ёлки, на которые всегда приглашает оркестр Рябова.

Продолжение после рекламы:

В этом году из-за недоразумения и ни оркестр Рябова, ни какой-нибудь другой пригласить не удалось, и Аркадий Николаевич решает пригласить тапёра. Горничную Дуняшу посылают за тапёром, а в дом начинают съезжаться гости.

Дуняша все не возвращается. Тина Руднева, для которой этот «взрослый» праздник ёлки — первый в жизни, больше всех сгорает от беспокойства. Наконец возвращается растерянная Дуняша и приводит худенького некрасивого мальчика, Юрия Агазарова четырнадцати лет, которому можно дать лет одиннадцать-двенадцать. Это — единственный тапёр, которого она смогла найти. Обиженный недоверием старшей дочери Рудневых Лидии Аркадьевны, мальчик просит позволить ему что-нибудь сыграть.

Придя в восторг от игры Юрия, Аркадий Николаевич решает, что заставлять его играть танцы безбожно, но пока мальчик играет, а гости танцуют.

Тут в зал входит пожилой, судя по всему очень важный господин, которого Руднев называет Антоном Григорьевичем, и просит Юрия сыграть. Когда Юрий заканчивает, Руднев даёт мальчику конверт с деньгами и говорит, что домой его отвезёт Антон Григорьевич, заинтересовавшийся его игрой. Удивлённый Юрий не знает, что этот человек — сам Антон Григорьевич Рубинштейн.

Агазаров, который становится одним из талантливейших композиторов, никогда никому не рассказывает о первом разговоре со своим великим учителем.

Пересказала Жизель Адан через Народный Брифли. Благодаря рекламе Брифли бесплатен:

Тапер. Куприн Рассказ для детей читать

Двенадцатилетняя Тиночка Руднева влетела, как разрывная бомба, в комнату, где ее старшие сестры одевались с помощью двух горничных к сегодняшнему вечеру. Взволнованная, запыхавшаяся, с разлетевшимися кудряшками на лбу, вся розовая от быстрого бега, она была в эту минуту похожа на хорошенького мальчишку. – Mesdames, а где же тапер? Я спрашивала у всех в доме, и никто ничего не знает. Тот говорит – мне не приказывали, тот говорит – это не мое дело… У нас постоянно, постоянно так, – горячилась Тиночка, топая каблуком о пол. – Всегда что-нибудь перепутают, забудут и потом начинают сваливать друг на друга… Самая старшая из сестер, Лидия Аркадьевна, стояла перед трюмо. Повернувшись боком к зеркалу и изогнув назад свою прекрасную обнаженную шею, она, слегка прищуривая близорукие глаза, закалывала в волосы чайную розу. Она не выносила никакого шума и относилась к «мелюзге» с холодным и вежливым презрением. Взглянув на отражение Тины в зеркале, она заметила с неудовольствием: – Больше всего в доме беспорядка делаешь, конечно, ты, – сколько раз я тебя просила, чтобы ты не вбегала, как сумасшедшая, в комнаты. Тина насмешливо присела и показала зеркалу язык. Потом она обернулась к другой сестре, Татьяне Аркадьевне, около которой возилась на полу модистка, подметывая на живую нитку низ голубой юбки, и затараторила: – Ну, понятно, что от нашей Несмеяны-царевны ничего, кроме наставлений, не услышишь. Танечка, голубушка, как бы ты там все это устроила. Меня никто не слушается, только смеются, когда я говорю… Танечка, пойдем, пожалуйста, а то ведь скоро шесть часов, через час и елку будем зажигать… Тина только в этом году была допущена к устройству елки. Не далее как на прошлое рождество ее в это время запирали с младшей сестрой Катей и с ее сверстницами в детскую, уверяя, что в зале нет никакой елки, а что «просто только пришли полотеры». Поэтому понятно, что теперь, когда Тина получила особые привилегии, равнявшие ее некоторым образом со старшими сестрами, она волновалась больше всех, хлопотала и бегала за десятерых, попадаясь ежеминутно кому-нибудь под ноги, и только усиливала общую суету, царившую обыкновенно на праздниках в рудневском доме. Семья Рудневых принадлежала к одной из самых безалаберных, гостеприимных и шумных московских семей, обитающих испокон века в окрестностях Пресни, Новинского и Конюшков и создавших когда-то Москве ее репутацию хлебосольного города. Дом Рудневых – большой ветхий дом доекатерининской постройки, со львами на воротах, с широким подъездным двором и с массивными белыми колоннами у парадного, – круглый год с утра до поздней ночи кишел народом. Приезжали без всякого предупреждения, «сюрпризом», какие-то соседи по наровчатскому или инсарскому имению, какие-то дальние родственники, которых до сих пор никто в глаза не видал и не слыхал об их существовании, – и гостили по месяцам. К Аркаше и Мите десятками ходили товарищи, менявшие с годами свою оболочку, сначала гимназистами и кадетами, потом юнкерами и студентами и, наконец, безусыми офицерами или щеголеватыми, преувеличенно серьезными помощниками присяжных поверенных. Девочек постоянно навещали подруги всевозможных возрастов, начиная от Катиных сверстниц, приводивших с собою в гости своих кукол, и кончая приятельницами Лидии, которые говорили о Марксе и об аграрной системе и вместе с Лидией стремились на Высшие женские курсы. На праздниках, когда вся эта веселая, задорная молодежь собиралась в громадном рудневском доме, вместе с нею надолго водворялась атмосфера какой-то общей наивной, поэтической и шаловливой влюбленности. Эти дни бывали днями полной анархии, приводившей в отчаяние прислугу. Все условные понятия о времени, разграниченном, «как у людей», чаем, завтраком, обедом и ужином, смешивались в шумной и беспорядочной суете. В то время когда одни кончали обедать, другие только что начинали пить утренний чай, а третьи целый день пропадали на катке в Зоологическом саду, куда забирали с собой гору бутербродов. Со стола никогда не убирали, и буфет стоял открытым с утра до вечера. Несмотря на это, случалось, что молодежь, проголодавшись совсем в неуказанное время, после коньков или поездки на балаганы, отправляла на кухню депутацию к Акинфычу с просьбой приготовить «что-нибудь вкусненькое». Старый пьяница, но глубокий знаток своего дела, Акинфыч сначала обыкновенно долго не соглашался и ворчал на депутацию. Тогда в ход пускалась тонкая лесть: говорили, что теперь уже перевелись в Москве хорошие повара, что только у стариков и сохранилось еще неприкосновенным уважение к святости кулинарного искусства и так далее. Кончалось тем, что задетый за живое Акинфыч сдавался и, пробуя на большом пальце острие ножа, говорил с напускной суровостью: – Ладно уж, ладно… будет петь-то… Сколько вас там, галчата? Ирина Алексеевна Руднева – хозяйка дома – почти никогда не выходила из своих комнат, кроме особенно торжественных, официальных случаев. Урожденная княжна Ознобишина, последний отпрыск знатного и богатого рода, она раз навсегда решила, что общество ее мужа и детей слишком «мескинно»[1] и «брютально» [грубо, от brutal (фр.)], и потому равнодушно «иньорировала» [игнорировала (от фр. ignorer)] его, развлекаясь визитами к архиереям и поддержанием знакомства с такими же, как она сама, окаменелыми потомками родов, уходящих в седую древность. Впрочем, мужа своего Ирина Алексеевна не уставала даже и теперь тайно, но мучительно ревновать. И она, вероятно, имела для этого основания, так как Аркадий Николаевич, известный всей Москве гурман, игрок и щедрый покровитель балетного искусства, до сих пор еще, несмотря на свои пятьдесят с лишком лет, не утратил заслуженной репутации дамского угодника, поклонника и покорителя. Даже и теперь его можно было назвать красавцем, когда он, опоздав на десять минут к началу действия и обращая на себя общее внимание, входил в зрительную залу Большого театра – элегантный и самоуверенный, с гордо поставленной на осанистом туловище, породистой, слегка седеющей головой. Аркадий Николаевич редко показывался домой, потому что обедал он постоянно в Английском клубе, а по вечерам ездил туда же играть в карты, если в театре не шел интересный балет. В качестве главы дома он занимался исключительно тем, что закладывал и перезакладывал то одно, то другое недвижимое имущество, не заглядывая в будущее с беспечностью избалованного судьбой гран-сеньора. Привыкнув с утра до вечера вращаться в большом обществе, он любил, чтобы и в доме у него было шумно и оживленно. Изредка ему нравилось сюрпризом устроить для своей молодежи неожиданное развлечение и самому принять в нем участие. Это случалось большею частью на другой день после крупного выигрыша в клубе. – Молодые республиканцы! – говорил он, входя в гостиную и сияя своим свежим видом и очаровательной улыбкой. – Вы, кажется, скоро все заснете от ваших серьезных разговоров. Кто хочет ехать со мной за город? Дорога прекрасная: солнце, снег и морозец. Страдающих зубной болью и мировой скорбью прошу оставаться дома под надзором нашей почтеннейшей Олимпиады Савичны… Посылали за тройками к Ечкину, скакали сломя голову за Тверскую заставу, обедали в «Мавритании» или в «Стрельне» и возвращались домой поздно вечером, к большому неудовольствию Ирины Алексеевны, смотревшей брезгливо на эти «эскапады[2] дурного тона». Но молодежь нигде так безумно не веселилась, как именно в этих эскападах, под предводительством Аркадия Николаевича. Неизменное участие принимал ежегодно Аркадий Николаевич и в елке. Этот детский праздник почему-то доставлял ему своеобразное, наивное удовольствие. Никто из домашних не умел лучше его придумать каждому подарок по вкусу, и потому в затруднительных случаях старшие дети прибегали к его изобретательности. – Папа, ну что мы подарим Коле Радомскому? – спрашивали Аркадия Николаевича дочери. – Он большой такой, гимназист последнего класса… нельзя же ему игрушку… – Зачем же игрушку? – возражал Аркадий Николаевич. – Самое лучшее купите для него хорошенький портсигар. Юноша будет польщен таким солидным подарком. Теперь очень хорошенькие портсигары продаются у Лукутина. Да, кстати, намекните этому Коле, чтобы он не стеснялся при мне курить. А то давеча, когда я вошел в гостиную, так он папироску в рукав спрятал… Аркадий Николаевич любил, чтобы у него елка выходила на славу, и всегда приглашал к ней оркестр Рябова. Но в этом году[3] с музыкой произошел целый ряд роковых недоразумений. К Рябову почему-то послали очень поздно; оркестр его, разделяемый на праздниках на три части, оказался уже разобранным. Маэстро в силу давнего знакомства с домом Рудневых обещал, однако, как-нибудь устроить это дело, надеясь, что в другом доме переменят день елки, но по неизвестной причине замедлил ответом, и когда бросились искать в другие места, то во всей Москве не оказалось ни одного оркестра. Аркадий Николаевич рассердился и велел отыскать хорошего тапера, но кому отдал это приказание, он и сам теперь не помнил. Этот «кто-то», наверно, свалил данное ему поручение на другого, другой – на третьего, переврав, по обыкновению, его смысл, а третий в общей сумятице и совсем забыл о нем… Между тем пылкая Тина успела уже взбудоражить весь дом. Почтенная экономка, толстая, добродушная Олимпиада Савична, говорила, что и взаправду барин ей наказывал распорядиться о тапере, если не приедет музыка, и что она об этом тогда же сказала камердинеру Луке. Лука, в свою очередь, оправдывался тем, что его дело ходить около Аркадия Николаевича, а не бегать по городу за фортепьянщиками. На шум прибежала из барышниных комнат горничная Дуняша, подвижная и ловкая, как обезьяна, кокетка и болтунья, считавшая долгом ввязываться непременно в каждое неприятное происшествие. Хотя ее и никто не спрашивал, но она совалась к каждому с жаркими уверениями, что пускай ее бог разразит на этом месте, если она хоть краешком уха что-нибудь слышала о тапере. Неизвестно, чем окончилась бы эта путаница, если бы на помощь не пришла Татьяна Аркадьевна, полная, веселая блондинка, которую вся прислуга обожала за ее ровный характер и удивительное умение улаживать внутренние междоусобицы. – Одним словом, мы так не кончим до завтрашнего дня, – сказала она своим спокойным, слегка насмешливым, как у Аркадия Николаевича, голосом. – Как бы то ни было, Дуняша сейчас же отправится разыскивать тапера. Покамест ты будешь одеваться, Дуняша, я тебе выпишу из газеты адреса. Постарайся найти поближе, чтобы не задерживать елки, потому что сию минуту начнут съезжаться. Деньги на извозчика возьми у Олимпиады Савичны… Едва она успела это произнести, как у дверей передней громко затрещал звонок. Тина уже бежала туда стремглав, навстречу целой толпе детишек, улыбающихся, румяных с мороза, запушенных снегом и внесших за собою запах зимнего воздуха, крепкий и здоровый, как запах свежих яблоков. Оказалось, что две большие семьи – Лыковых и Масловских – столкнулись случайно, одновременно подъехав к воротам. Передняя сразу наполнилась говором, смехом, топотом ног и звонкими поцелуями. Звонки раздавались один за другим почти непрерывно. Приезжали все новые и новые гости. Барышни Рудневы едва успевали справляться с ними. Взрослых приглашали в гостиную, а маленьких завлекали в детскую и в столовую, чтобы запереть их там предательским образом. В зале еще не зажигали огня. Огромная елка стояла посредине, слабо рисуясь в полутьме своими фантастическими очертаниями и наполняя комнату смолистым ароматом. Там и здесь на ней тускло поблескивала, отражая свет уличного фонаря, позолота цепей, орехов и картонажей. Дуняша все еще не возвращалась, и подвижная, как ртуть, Тина сгорала от нетерпеливого беспокойства. Десять раз подбегала она к Тане, отводила ее в сторону и шептала взволнованно: – Танечка, голубушка, как же теперь нам быть?.. Ведь это же ни на что не похоже. Таня сама начинала тревожиться. Она подошла к старшей сестре и сказала вполголоса: – Я уж не придумаю, что делать. Придется попросить тетю Соню поиграть немного… А потом я ее сама как-нибудь заменю. – Благодарю покорно, – насмешливо возразила Лидия. – Тетя Соня будет потом нас целый год своим одолжением донимать. А ты так хорошо играешь, что уж лучше совсем без музыки танцевать. В эту минуту к Татьяне Аркадьевне подошел, неслышно ступая своими замшевыми подошвами, Лука. – Барышня, Дуняша просит вас на секунду выйти к ним. – Ну что, привезла? – спросили в один голос все три сестры. – Пожалуйте-с. Извольте-с посмотреть сами, – уклончиво ответил Лука. – Они в передней… Только что-то сомнительно-с… Пожалуйте. В передней стояла Дуняша, еще не снявшая шубки, закиданной комьями грязного снега. Сзади ее копошилась в темном углу какая-то маленькая фигурка, разматывавшая желтый башлык, окутывавший ее голову. – Только, барышня, не браните меня, – зашептала Дуняша, наклоняясь к самому уху Татьяны Аркадьевны. – Разрази меня бог – в пяти местах была и ни одного тапера не застала. Вот нашла этого мальца, да уж и сама не знаю, годится ли. Убей меня бог, только один и остался. Божится, что играл на вечерах и на свадьбах, а я почему могу знать… Между тем маленькая фигурка, освободившись от своего башлыка и пальто, оказалась бледным, очень худощавым мальчиком в подержанном мундирчике реального училища. Понимая, что речь идет о нем, он в неловкой выжидательной позе держался в своем углу, не решаясь подойти ближе. Наблюдательная Таня, бросив на него украдкой несколько взглядов, сразу определила про себя, что этот мальчик застенчив, беден и самолюбив. Лицо у него было некрасивое, но выразительное и с очень тонкими чертами; несколько наивный вид ему придавали вихры темных волос, завивающихся «гнездышками» по обеим сторонам высокого лба, но большие серые глаза – слишком большие для такого худенького детского лица – смотрели умно, твердо и не по-детски серьезно. По первому впечатлению мальчику можно было дать лет одиннадцать – двенадцать. Татьяна сделала к нему несколько шагов и, сама стесняясь не меньше его, спросила нерешительно: – Вы говорите, что вам уже приходилось… играть на вечерах? – Да… я играл, – ответил он голосом, несколько сиплым от мороза и от робости. – Вам, может быть, оттого кажется, что я такой маленький… – Ах, нет, вовсе не это… Вам ведь лет тринадцать, должно быть? – Четырнадцать-с. – Это, конечно, все равно. Но я боюсь, что без привычки вам будет тяжело. Мальчик откашлялся. – О нет, не беспокойтесь… Я уже привык к этому. Мне случалось играть по целым вечерам, почти не переставая… Таня вопросительно посмотрела на старшую сестру, Лидия Аркадьевна, отличавшаяся странным бессердечием по отношению ко всему загнанному, подвластному и приниженному, спросила со своей обычной презрительной миной: – Вы умеете, молодой человек, играть кадриль? Мальчик качнулся туловищем вперед, что должно было означать поклон. – Умею-с. – И вальс умеете? – Да-с. – Может быть, и польку тоже? Мальчик вдруг густо покраснел, но ответил сдержанным тоном: – Да, и польку тоже. – А лансье? – продолжала дразнить его Лидия. – Laissez done, Lidie, vous etes impossible,[4] – строго заметила Татьяна Аркадьевна. Большие глаза мальчика вдруг блеснули гневом и насмешкой. Даже напряженная неловкость его позы внезапно исчезла. – Если вам угодно, mademoiselle, – резко повернулся он к Лидии, – то, кроме полек и кадрилей, я играю еще все сонаты Бетховена, вальсы Шопена и рапсодии Листа. – Воображаю! – деланно, точно актриса на сцене, уронила Лидия, задетая этим самоуверенным ответом. Мальчик перевел глаза на Таню, в которой он инстинктивно угадал заступницу, и теперь эти огромные глаза приняли умоляющее выражение. – Пожалуйста, прошу вас… позвольте мне что-нибудь сыграть… Чуткая Таня поняла, как больно затронула Лидия самолюбие мальчика, и ей стало жалко его. А Тина даже запрыгала на месте и захлопала в ладоши от радости, что эта противная гордячка Лидия сейчас получит щелчок. – Конечно, Танечка, конечно, пускай сыграет, – упрашивала она сестру, и вдруг со своей обычной стремительностью, схватив за руку маленького пианиста, она потащила его в залу, повторяя: – Ничего, ничего… Вы сыграете, и она останется с носом… Ничего, ничего. Неожиданное появление Тины, влекшей на буксире застенчиво улыбавшегося реалистика, произвело общее недоумение. Взрослые один за другим переходили в залу, где Тина, усадив мальчика на выдвижной табурет, уже успела зажечь свечи на великолепном шредеровском фортепиано. Реалист взял наугад одну из толстых, переплетенных в шагрень нотных тетрадей и раскрыл ее. Затем, обернувшись к дверям, в которых стояла Лидия, резко выделяясь своим белым атласным платьем на черном фоне неосвещенной гостиной, он спросил: – Угодно вам «Rapsodie Hongroise» [5] N2 Листа? Лидия пренебрежительно выдвинула вперед нижнюю губу и ничего не ответила. Мальчик бережно положил руки на клавиши, закрыл на мгновение глаза, и из-под его пальцев полились торжественные, величавые аккорды начала рапсодии. Странно было видеть и слышать, как этот маленький человечек, голова которого едва виднелась из-за пюпитра, извлекал из инструмента такие мощные, смелые, полные звуки. И лицо его как будто бы сразу преобразилось, просветлело и стало почти прекрасным; бледные губы слегка полуоткрылись, а глаза еще больше увеличились и сделались глубокими, влажными и сияющими. Зала понемногу наполнялась слушателями. Даже Аркадий Николаевич, любивший музыку и знавший в ней толк, вышел из своего кабинета. Подойдя к Тане, он спросил ее на ухо: – Где вы достали этого карапуза? – Это тапер, папа, – ответила тихо Татьяна Аркадьевна. – Правда, отлично играет? – Тапер? Такой маленький? Неужели? – удивлялся Руднев. – Скажите пожалуйста, какой мастер! Но ведь это безбожно заставлять его играть танцы. Когда Таня рассказала отцу о сцене, происшедшей в передней, Аркадий Николаевич покачал головой. – Да, вот оно что… Ну, что ж делать, нельзя обижать мальчугана. Пускай играет, а потом мы что-нибудь придумаем. Когда реалист окончил рапсодию, Аркадий Николаевич первый захлопал в ладоши. Другие также принялись аплодировать. Мальчик встал с высокого табурета, раскрасневшийся и взволнованный; он искал глазами Лидию, но ее уже не было в зале. – Прекрасно играете, голубчик. Большое удовольствие нам доставили, – ласково улыбался Аркадий Николаевич, подходя к музыканту и протягивая ему руку. – Только я боюсь, что вы… как вас величать-то, я не знаю. – Азагаров, Юрий Азагаров. – Боюсь я, милый Юрочка, не повредит ли вам играть целый вечер? Так вы, знаете ли, без всякого стеснения скажите, если устанете. У нас найдется здесь кому побренчать. Ну, а теперь сыграйте-ка нам какой-нибудь марш побравурнее. Под громкие звуки марша из «Фауста» были поспешно зажжены свечи на елке. Затем Аркадий Николаевич собственноручно распахнул настежь двери столовой, где толпа детишек, ошеломленная внезапным ярким светом и ворвавшейся к ним музыкой, точно окаменела в наивно изумленных забавных позах. Сначала робко, один за другим, входили они в залу и с почтительным любопытством ходили кругом елки, задирая вверх свои милые мордочки. Но через несколько минут, когда подарки уже были розданы, зала наполнилась невообразимым гамом, писком и счастливым звонким детским хохотом. Дети точно опьянели от блеска елочных огней, от смолистого аромата, от громкой музыки и от великолепных подарков. Старшим никак не удавалось собрать их в хоровод вокруг елки, потому что то один, то другой вырывался из круга и бежал к своим игрушкам, оставленным кому-нибудь на временное хранение. Тина, которая после внимания, оказанного ее отцом Азагарову, окончательно решила взять мальчика под свое покровительство, подбежала к нему с самой дружеской улыбкой. – Пожалуйста, сыграйте нам польку. Азагаров заиграл, и перед его глазами закружились белые, голубые и розовые платьица, короткие юбочки, из-под которых быстро мелькали белые кружевные панталончики, русые и черные головки в шапочках из папиросной бумаги. Играя, он машинально прислушивался к равномерному шарканью множества ног под такт его музыки, как вдруг необычайное волнение, пробежавшее по всей зале, заставило его повернуть голову ко входным дверям. Не переставая играть, он увидел, как в залу вошел пожилой господин, к которому, точно по волшебству, приковались глаза всех присутствующих. Вошедший был немного выше среднего роста и довольно широк в кости, но не полн. Держался он с такой изящной, неуловимо небрежной и в то же время величавой простотой, которая свойственна только людям большого света. Сразу было видно, что этот человек привык чувствовать себя одинаково свободно и в маленькой гостиной, и перед тысячной толпой, и в залах королевских дворцов. Всего замечательнее было его лицо – одно из тех лиц, которые запечатлеваются в памяти на всю жизнь с первого взгляда: большой четырехугольный лоб был изборожден суровыми, почти гневными морщинами; глаза, глубоко сидевшие в орбитах, с повисшими над ними складками верхних век, смотрели тяжело, утомленно и недовольно; узкие бритые губы были энергичны и крепко сжаты, указывая на железную волю в характере незнакомца, а нижняя челюсть, сильно выдвинувшаяся вперед и твердо обрисованная, придавала физиономии отпечаток властности и упорства. Общее впечатление довершала длинная грива густых, небрежно заброшенных назад волос, делавшая эту характерную, гордую голову похожей на львиную… Юрий Азагаров решил в уме, что новоприбывший гость, должно быть, очень важный господин, потому что даже чопорные пожилые дамы встретили его почтительными улыбками, когда он вошел в залу, сопровождаемый сияющим Аркадием Николаевичем. Сделав несколько общих поклонов, незнакомец быстро прошел вместе с Рудневым в кабинет, но Юрий слышал, как он говорил на ходу о чем-то просившему его хозяину: – Пожалуйста, добрейший мой Аркадий Николаевич, не просите. Вы знаете, как мне больно вас огорчать отказом… – Ну хоть что-нибудь, Антон Григорьевич. И для меня и для детей это будет навсегда историческим событием, – продолжал просить хозяин. В это время Юрия попросили играть вальс, и он не услышал, что ответил тот, кого называли Антоном Григорьевичем. Он играл поочередно вальсы, польки и кадрили, но из его головы не выходило царственное лицо необыкновенного гостя. И тем более он был изумлен, почти испуган, когда почувствовал на себе чей-то взгляд, и, обернувшись вправо, он увидел, что Антон Григорьевич смотрит на него со скучающим и нетерпеливым видом и слушает, что ему говорит на ухо Руднев. Юрий понял, что разговор идет о нем, и отвернулся от них в смущении, близком к непонятному страху. Но тотчас же, в тот же самый момент, как ему казалось потом, когда он уже взрослым проверял свои тогдашние ощущения, над его ухом раздался равнодушно-повелительный голос Антона Григорьевича: – Сыграйте, пожалуйста, еще раз рапсодию N 2. Он заиграл, сначала робко, неуверенно, гораздо хуже, чем он играл в первый раз, но понемногу к нему вернулись смелость и вдохновение. Присутствие того, властного и необыкновенного человека почему-то вдруг наполнило его душу артистическим волнением и придало его пальцам исключительную гибкость и послушность. Он сам чувствовал, что никогда еще не играл в своей жизни так хорошо, как в этот раз, и, должно быть, не скоро будет еще так хорошо играть. Юрий не видел, как постепенно прояснялось хмурое чело Антона Григорьевича и как смягчалось мало-помалу строгое выражение его губ, но когда он кончил при общих аплодисментах и обернулся в ту сторону, то уже не увидел этого привлекательного и странного человека. Зато к нему подходил с многозначительной улыбкой, таинственно подымая вверх брови, Аркадий Николаевич Руднев. – Вот что, голубчик Азагаров, – заговорил почти шепотом Аркадий Николаевич, – возьмите этот конвертик, спрячьте в карман и не потеряйте, – в нем деньги. А сами идите сейчас же в переднюю и одевайтесь. Вас довезет Антон Григорьевич. – Но ведь я могу еще хоть целый вечер играть, – возразил было мальчик. – Тсс!.. – закрыл глаза Руднев. – Да неужели вы не узнали его? Неужели вы не догадались, кто это? Юрий недоумевал, раскрывая все больше и больше свои огромные глаза. Кто же это мог быть, этот удивительный человек? – Голубчик, да ведь это Рубинштейн. Понимаете ли, Антон Григорьевич Рубинштейн! И я вас, дорогой мой, от души поздравляю и радуюсь, что у меня на елке вам совсем случайно выпал такой подарок. Он заинтересован вашей игрой… Реалист в поношенном мундире давно уже известен теперь всей России как один из талантливейших композиторов, а необычайный гость с царственным лицом еще раньше успокоился навсегда, от своей бурной, мятежной жизни, жизни мученика и триумфатора. Но никогда и никому Азагаров не передавал тех священных слов, которые ему говорил, едучи с ним в санях, в эту морозную рождественскую ночь, его великий учитель. 1900г Примечания: 1. пошло, от mesquin (фр.) 2. проказы (от фр. escapade) 3. рассказ относится к 1885 г.; кстати заметим, что основная фабула его покоится на действительном факте, сообщенном автору в Москве М.А.З-вой, близко знавшей семью, названную в рассказе вымышленной фамилией Рудневых (прим. авт.) 4.перестаньте же, Лидия, вы невозможны (фр.) 5.«Венгерская рапсодия» (фр.)

Пересказ

В доме Рудневых идут последние приготовления к новогоднему празднику. Младшая из трёх сестёр Тиночка влетает в комнату к старшим, Лидии Аркадьевне и Татьяне Аркадьевне, когда они с помощью горничных одеваются, и с тревогой спрашивает, где же тапер. Выясняется, что найти на вечер тапера забыли, кто-то кому-то поручил, да так и не сделали.

Тиночка хлопочет больше всех, потому что ее в первый раз допустили к устройству елки, до этого, как и от всех детей, все приготовления к празднику от нее держали в секрете. Поэтому теперь она больше всех хлопочет, бегает и делает слишком много шума, по мнению старшей сестры Лидии.

Семья Рудневых всегда радушно и гостеприимно встречает всех, кто приходит в их дом. Они живут в старинном доме в центре Москвы. К ним часто заходят друзья и приятели детей, соседи по имению, знакомые – словом, люди разных возрастов.

Праздничные дни в такой шумной компании были настоящим испытанием для прислуги. Стол не убирался, смещалось привычное время завтраков, обедов и ужинов. Проголодавшиеся молодые люди бегали к повару Акинфычу с просьбой приготовить им что-то вкусное.

От этой обстановки всеобщего веселья обычно устранялась мать семейства, происходившая из древнего рода князей Ознобишиных, Ирина Алексеевна Руднева. Она предпочитала визиты к архиереям, поездки в церкви. До сих пор она тайно ревновала своего мужа Аркадия Николаевича, известного всей Москве франта, гурмана и дамского угодника.

Аркадий Николаевич много времени проводит вне дома: обедает в клубе, бывает в театре, с удовольствие выезжает с молодёжной компанией за город. Он любит, когда в доме шумно и оживленно, принимает активное участие в организации елки. Дети советуются с ним о подарках своим друзьям, и он всегда дает советы, кому и что подарить и где это можно купить.

Аркадий Николаевич тоже озадачен тем, что на новогодний праздник не нашли тапера. Слуги сваливают один на другого. Посылают горничную Дуняшу искать тапера, а Татьяна Аркадьевна выписывает ей из газеты адреса.

Между тем гости уже начинают приезжать. Взрослые и дети заходят в гостиную, где поблескивает елка. Сестры волнуются, что Дуняши долго нет. Наконец она приходит и приводит совсем юного мальчика, по виду гимназиста, бедно одетого, смущающегося. Сестры спрашивают его, сколько ему лет, умеет ли он играть, не затруднительно ли ему будет играть весь вечер. Мальчик проходит к роялю и играет по нотам произведение Листа. Аркадий Николаевич впечатлен игрой маленького пианиста и просит его назвать свое имя. Мальчика зовут Юрий Азагаров.

На елке зажигают огни, детям раздают подарки, играя, Юрий замечает, что в зал входит господин, к которому сразу обращается внимание всех присутствующих. С особым вниманием и уважением относится к нему хозяин дома. Юрий замечает, что Аркадий Николаевич и новый гость говорят о нем. Потом его просят сыграть музыкальное произведение. Затем Аркадий Николаевич расплачивается с ним и просит Юрия выйти в прихожую, где его ждет тот важный гость, композитор Антон Григорьевич Рубинштейн. Они уезжают вместе.

Юрий Азагаров становится учеником Рубинштейна и в дальнейшем тоже великим, известным всей России композитором.

Тапёр — Куприн А.И.

Две­на­дца­ти­лет­няя Тиночка Руд­нева вле­тела, как раз­рыв­ная бомба, в ком­нату, где ее стар­шие сестры оде­ва­лись с помо­щью двух гор­нич­ных к сего­дняш­нему вечеру. Взвол­но­ван­ная, запы­хав­ша­яся, с раз­ле­тев­ши­мися куд­ряш­ками на лбу, вся розо­вая от быст­рого бега, она была в эту минуту похожа на хоро­шень­кого мальчишку.

— Mesdames, а где же тапер? Я спра­ши­вала у всех в доме, и никто ничего не знает. Тот гово­рит — мне не при­ка­зы­вали, тот гово­рит — это не мое дело… У нас посто­янно, посто­янно так, — горя­чи­лась Тиночка, топая каб­лу­ком о пол. — Все­гда что-нибудь пере­пу­тают, забу­дут и потом начи­нают сва­ли­вать друг на друга…

Самая стар­шая из сестер, Лидия Арка­дьевна, сто­яла перед трюмо. Повер­нув­шись боком к зер­калу и изо­гнув назад свою пре­крас­ную обна­жен­ную шею, она, слегка при­щу­ри­вая бли­зо­ру­кие глаза, зака­лы­вала в волосы чай­ную розу. Она не выно­сила ника­кого шума и отно­си­лась к “мелюзге” с холод­ным и веж­ли­вым пре­зре­нием. Взгля­нув на отра­же­ние Тины в зер­кале, она заме­тила с неудовольствием:

— Больше всего в доме бес­по­рядка дела­ешь, конечно, ты, — сколько раз я тебя про­сила, чтобы ты не вбе­гала, как сума­сшед­шая, в комнаты.

Тина насмеш­ливо при­села и пока­зала зер­калу язык. Потом она обер­ну­лась к дру­гой сестре, Татьяне Арка­дьевне, около кото­рой вози­лась на полу модистка, под­ме­ты­вая на живую нитку низ голу­бой юбки, и затараторила:

— Ну, понятно, что от нашей Несме­яны-царевны ничего, кроме настав­ле­ний, не услы­шишь. Танечка, голу­бушка, как бы ты там все это устро­ила. Меня никто не слу­ша­ется, только сме­ются, когда я говорю… Танечка, пой­дем, пожа­луй­ста, а то ведь скоро шесть часов, через час и елку будем зажигать…

Тина только в этом году была допу­щена к устрой­ству елки. Не далее как на про­шлое Рож­де­ство ее в это время запи­рали с млад­шей сест­рой Катей и с ее сверст­ни­цами в дет­скую, уве­ряя, что в зале нет ника­кой елки, а что “про­сто только при­шли поло­теры”. Поэтому понятно, что теперь, когда Тина полу­чила осо­бые при­ви­ле­гии, рав­няв­шие ее неко­то­рым обра­зом со стар­шими сест­рами, она вол­но­ва­лась больше всех, хло­по­тала и бегала за деся­те­рых, попа­да­ясь еже­ми­нутно кому-нибудь под ноги, и только уси­ли­вала общую суету, царив­шую обык­но­венно на празд­ни­ках в руд­нев­ском доме.

Семья Руд­не­вых при­над­ле­жала к одной из самых без­ала­бер­ных, госте­при­им­ных и шум­ных мос­ков­ских семей, оби­та­ю­щих испо­кон века в окрест­но­стях Пресни, Новин­ского и Конюш­ков и создав­ших когда-то Москве ее репу­та­цию хле­бо­соль­ного города. Дом Руд­не­вых — боль­шой вет­хий дом дое­ка­те­ри­нин­ской постройки, со львами на воро­тах, с широ­ким подъ­езд­ным дво­ром и с мас­сив­ными белыми колон­нами у парад­ного, — круг­лый год с утра до позд­ней ночи кишел наро­дом. При­ез­жали без вся­кого пре­ду­пре­жде­ния, “сюр­при­зом”, какие-то соседи по наров­чат­скому или инсар­скому име­нию, какие-то даль­ние род­ствен­ники, кото­рых до сих пор никто в глаза не видал и не слы­хал об их суще­ство­ва­нии, — и гостили по меся­цам. К Аркаше и Мите десят­ками ходили това­рищи, меняв­шие с годами свою обо­лочку, сна­чала гим­на­зи­стами и каде­тами, потом юнке­рами и сту­ден­тами и, нако­нец, без­усыми офи­це­рами или щего­ле­ва­тыми, пре­уве­ли­ченно серьез­ными помощ­ни­ками при­сяж­ных пове­рен­ных. Дево­чек посто­янно наве­щали подруги все­воз­мож­ных воз­рас­тов, начи­ная от Кати­ных сверст­ниц, при­во­див­ших с собою в гости своих кукол, и кон­чая при­я­тель­ни­цами Лидии, кото­рые гово­рили о Марксе и об аграр­ной системе и вме­сте с Лидией стре­ми­лись на Выс­шие жен­ские курсы. На празд­ни­ках, когда вся эта весе­лая, задор­ная моло­дежь соби­ра­лась в гро­мад­ном руд­нев­ском доме, вме­сте с нею надолго водво­ря­лась атмо­сфера какой-то общей наив­ной, поэ­ти­че­ской и шалов­ли­вой влюбленности.

Эти дни бывали днями пол­ной анар­хии, при­во­див­шей в отча­я­ние при­слугу. Все услов­ные поня­тия о вре­мени, раз­гра­ни­чен­ном, “как у людей”, чаем, зав­тра­ком, обе­дом и ужи­ном, сме­ши­ва­лись в шум­ной и бес­по­ря­доч­ной суете. В то время когда одни кон­чали обе­дать, дру­гие только что начи­нали пить утрен­ний чай, а тре­тьи целый день про­па­дали на катке в Зоо­ло­ги­че­ском саду, куда заби­рали с собой гору бутер­бро­дов. Со стола нико­гда не уби­рали, и буфет стоял откры­тым с утра до вечера. Несмотря на это, слу­ча­лось, что моло­дежь, про­го­ло­дав­шись совсем в неука­зан­ное время, после конь­ков или поездки на бала­ганы, отправ­ляла на кухню депу­та­цию к Акин­фычу с прось­бой при­го­то­вить “что-нибудь вкус­нень­кое”. Ста­рый пья­ница, но глу­бо­кий зна­ток сво­его дела, Акин­фыч сна­чала обык­но­венно долго не согла­шался и вор­чал на депу­та­цию. Тогда в ход пус­ка­лась тон­кая лесть: гово­рили, что теперь уже пере­ве­лись в Москве хоро­шие повара, что только у ста­ри­ков и сохра­ни­лось еще непри­кос­но­вен­ным ува­же­ние к свя­то­сти кули­нар­ного искус­ства и так далее. Кон­ча­лось тем, что заде­тый за живое Акин­фыч сда­вался и, про­буя на боль­шом пальце острие ножа, гово­рил с напуск­ной суровостью:

— Ладно уж, ладно… будет петь-то… Сколько вас там, галчата?

Ирина Алек­се­евна Руд­нева — хозяйка дома — почти нико­гда не выхо­дила из своих ком­нат, кроме осо­бенно тор­же­ствен­ных, офи­ци­аль­ных слу­чаев. Урож­ден­ная княжна Озно­би­шина, послед­ний отпрыск знат­ного и бога­того рода, она раз навсе­гда решила, что обще­ство ее мужа и детей слиш­ком “мес­кинно”[1] и “брютально”[2], и потому рав­но­душно “игно­ри­ро­вала”[3] его, раз­вле­ка­ясь визи­тами к архи­ереям и под­дер­жа­нием зна­ком­ства с такими же, как она сама, ока­ме­не­лыми потом­ками родов, ухо­дя­щих в седую древ­ность. Впро­чем, мужа сво­его Ирина Алек­се­евна не уста­вала даже и теперь тайно, но мучи­тельно рев­но­вать. И она, веро­ятно, имела для этого осно­ва­ния, так как Арка­дий Нико­ла­е­вич, извест­ный всей Москве гур­ман, игрок и щед­рый покро­ви­тель балет­ного искус­ства, до сих пор еще, несмотря на свои пять­де­сят с лиш­ком лет, не утра­тил заслу­жен­ной репу­та­ции дам­ского угод­ника, поклон­ника и поко­ри­теля. Даже и теперь его можно было назвать кра­сав­цем, когда он, опоз­дав на десять минут к началу дей­ствия и обра­щая на себя общее вни­ма­ние, вхо­дил в зри­тель­ную залу Боль­шого театра — эле­гант­ный и само­уве­рен­ный, с гордо постав­лен­ной на оса­ни­стом туло­вище, поро­ди­стой, слегка седе­ю­щей головой.

Арка­дий Нико­ла­е­вич редко пока­зы­вался домой, потому что обе­дал он посто­янно в Англий­ском клубе, а по вече­рам ездил туда же играть в карты, если в театре не шел инте­рес­ный балет. В каче­стве главы дома он зани­мался исклю­чи­тельно тем, что закла­ды­вал и пере­за­кла­ды­вал то одно, то дру­гое недви­жи­мое иму­ще­ство, не загля­ды­вая в буду­щее с бес­печ­но­стью изба­ло­ван­ного судь­бой гран-сеньора. При­вык­нув с утра до вечера вра­щаться в боль­шом обще­стве, он любил, чтобы и в доме у него было шумно и ожив­ленно. Изредка ему нра­ви­лось сюр­при­зом устро­ить для своей моло­дежи неожи­дан­ное раз­вле­че­ние и самому при­нять в нем уча­стие. Это слу­ча­лось боль­шею частью на дру­гой день после круп­ного выиг­рыша в клубе.

— Моло­дые рес­пуб­ли­канцы! — гово­рил он, входя в гости­ную и сияя своим све­жим видом и оча­ро­ва­тель­ной улыб­кой. — Вы, кажется, скоро все заснете от ваших серьез­ных раз­го­во­ров. Кто хочет ехать со мной за город? Дорога пре­крас­ная: солнце, снег и моро­зец. Стра­да­ю­щих зуб­ной болью и миро­вой скор­бью прошу оста­ваться дома под над­зо­ром нашей почтен­ней­шей Олим­пи­ады Савичны…

Тапёр краткое содержание

Рассказ «Тапер» Куприна был написан и опубликован в 1900 году в газете «Одесские новости». По утверждению автора, описанная им история была основана на реальных событиях. Тема искусства – одна из любимых в творчестве Куприна, которую он в полной мере раскрыл в своем рассказе. Для лучшей подготовки к уроку литературы и для читательского дневника рекомендуем читать онлайн краткое содержание «Тапер». Главные герои Аркадий Николаевич Руднев – гостеприимный, веселый мужчина, азартный игрок. Тиночка Руднева – подвижная, эмоциональная, добрая девочка. Юрий Азагаров – юный тапер, скромный, бедный мальчик, талантливый музыкант. Антон Григорьевич Рубинштейн – знаменитый композитор, пианист и педагог. Другие персонажи Ирина Алексеевна – супруга Руднева, замкнутая и высокомерная дама. Лидия – старшая дочь Рудневых, красивая и надменная девушка. Татьяна – средняя дочь Рудневых, рассудительная и спокойная. Краткое содержание «Двенадцатилетняя Тиночка Руднева» чрезвычайно взволнована: «ведь скоро шесть часов, через час» будут зажигать елку, а в доме никто не побеспокоился о том, чтобы пригласить тапера. Она обращается за помощью к старшей сестре Лидии, но та относится к младшим детям «с холодным и вежливым презрением», и игнорирует взволнованную Тиночку. Рудневы принадлежат «к одной из самых безалаберных, гостеприимных и шумных московских семей». В их большом доме постоянно гостили близкие и дальние родственники, ежедневно жаловали с визитами друзья младших Рудневых, и в особняке всегда царила особая, оживленная атмосфера. Хозяйка дома – Ирина Алексеевна – принадлежала знатному и богатому роду. Она редко выходила из собственных комнат, «кроме особенно торжественных, официальных случаев», и игнорировала общество детей и супруга. Впрочем, это не мешало ей ревновать своего мужа, Аркадия Николаевича который, несмотря на преклонный возраст, все еще пользовался славой «дамского угодника, поклонника и покорителя».

Глава семейства всегда с большим удовольствием занимался приготовлениями к елке. Он неизменно приглашал к себе оркестр Рябова, но в этот раз «с музыкой произошел целый ряд роковых недоразумений». Рудневы поздно спохватились с приглашением оркестра, и на праздники они оказались без музыки. Уладить дело берется Татьяна, которую все любили «за ее ровный характер». Едва она успела отдать нужные поручения, как дом огласился «говором, смехом, топотом ног и звонкими поцелуями» – пришли первые гости. Тем временем в дом приводят тапера – худенького, застенчивого, бедного мальчика лет двенадцати с тонкими чертами лица и умными серыми глазами. Сестры Рудневы озадачены таким поворотом событий, но выбора у них нет – дом полон гостей, и все ожидают музыки и танцев.

Едва сев за роскошное фортепиано, мальчик принялся уверено извлекать из него «мощные, смелые, полные звуки». Аркадий Николаевич, большой знаток музыки, удивлен столь мастерским исполнением. Он узнает, что юного тапера зовут Юрий Азагаров, и просит его не слишком утомляться и делать перерывы в своей игре. Во время игры Юра замечает появление нового важного гостя, который неожиданно просит сыграть ему «рапсодию № 2». После Аркадий Николаевич передает мальчику конверт с деньгами, и сообщает, что ему выпал удивительный подарок – его игра заинтересовала великого композитора Антона Григорьевича Рубинштейна. Так бедный, но невероятно талантливый мальчик приобрел прекрасного учителя, и со временем стал известным композитором.

Заключение Куприн уверен, что судьба талантливого человека только тогда сложится хорошо, когда на помощь его трудоспособности и прилежанию придет счастливый случай, который в мире искусства имеет большое значение.

После прочтения краткого пересказа «Тапер» рекомендуем ознакомиться с творчеством Куприна.

Тапер — Куприн Александр Иванович — Страница 1

Изменить размер шрифта:

Александр Куприн

Тапер

Двенадцатилетняя Тиночка Руднева влетела, как разрывная бомба, в комнату, где ее старшие сестры одевались с помощью двух горничных к сегодняшнему вечеру. Взволнованная, запыхавшаяся, с разлетевшимися кудряшками на лбу, вся розовая от быстрого бега, она была в эту минуту похожа на хорошенького мальчишку.

– Mesdames, а где же тапер? Я спрашивала у всех в доме, и никто ничего не знает. Тот говорит – мне не приказывали, тот говорит – это не мое дело… У нас постоянно, постоянно так, – горячилась Тиночка, топая каблуком о пол. – Всегда что-нибудь перепутают, забудут и потом начинают сваливать друг на друга…

Самая старшая из сестер, Лидия Аркадьевна, стояла перед трюмо. Повернувшись боком к зеркалу и изогнув назад свою прекрасную обнаженную шею, она, слегка прищуривая близорукие глаза, закалывала в волосы чайную розу. Она не выносила никакого шума и относилась к «мелюзге» с холодным и вежливым презрением. Взглянув на отражение Тины в зеркале, она заметила с неудовольствием:

– Больше всего в доме беспорядка делаешь, конечно, ты, – сколько раз я тебя просила, чтобы ты не вбегала, как сумасшедшая, в комнаты.

Тина насмешливо присела и показала зеркалу язык. Потом она обернулась к другой сестре, Татьяне Аркадьевне, около которой возилась на полу модистка, подметывая на живую нитку низ голубой юбки, и затараторила:

– Ну, понятно, что от нашей Несмеяны-царевны ничего, кроме наставлений, не услышишь. Танечка, голубушка, как бы ты там все это устроила. Меня никто не слушается, только смеются, когда я говорю… Танечка, пойдем, пожалуйста, а то ведь скоро шесть часов, через час и елку будем зажигать…

Тина только в этом году была допущена к устройству елки. Не далее как на прошлое рождество ее в это время запирали с младшей сестрой Катей и с ее сверстницами в детскую, уверяя, что в зале нет никакой елки, а что «просто только пришли полотеры». Поэтому понятно, что теперь, когда Тина получила особые привилегии, равнявшие ее некоторым образом со старшими сестрами, она волновалась больше всех, хлопотала и бегала за десятерых, попадаясь ежеминутно кому-нибудь под ноги, и только усиливала общую суету, царившую обыкновенно на праздниках в рудневском доме.

Семья Рудневых принадлежала к одной из самых безалаберных, гостеприимных и шумных московских семей, обитающих испокон века в окрестностях Пресни, Новинского и Конюшков и создавших когда-то Москве ее репутацию хлебосольного города. Дом Рудневых – большой ветхий дом доекатерининской постройки, со львами на воротах, с широким подъездным двором и с массивными белыми колоннами у парадного, – круглый год с утра до поздней ночи кишел народом. Приезжали без всякого предупреждения, «сюрпризом», какие-то соседи по наровчатскому или инсарскому имению, какие-то дальние родственники, которых до сих пор никто в глаза не видал и не слыхал об их существовании, – и гостили по месяцам. К Аркаше и Мите десятками ходили товарищи, менявшие с годами свою оболочку, сначала гимназистами и кадетами, потом юнкерами и студентами и, наконец, безусыми офицерами или щеголеватыми, преувеличенно серьезными помощниками присяжных поверенных. Девочек постоянно навещали подруги всевозможных возрастов, начиная от Катиных сверстниц, приводивших с собою в гости своих кукол, и кончая приятельницами Лидии, которые говорили о Марксе и об аграрной системе и вместе с Лидией стремились на Высшие женские курсы. На праздниках, когда вся эта веселая, задорная молодежь собиралась в громадном рудневском доме, вместе с нею надолго водворялась атмосфера какой-то общей наивной, поэтической и шаловливой влюбленности.

Эти дни бывали днями полной анархии, приводившей в отчаяние прислугу. Все условные понятия о времени, разграниченном, «как у людей», чаем, завтраком, обедом и ужином, смешивались в шумной и беспорядочной суете. В то время когда одни кончали обедать, другие только что начинали пить утренний чай, а третьи целый день пропадали на катке в Зоологическом саду, куда забирали с собой гору бутербродов. Со стола никогда не убирали, и буфет стоял открытым с утра до вечера. Несмотря на это, случалось, что молодежь, проголодавшись совсем в неуказанное время, после коньков или поездки на балаганы, отправляла на кухню депутацию к Акинфычу с просьбой приготовить «что-нибудь вкусненькое». Старый пьяница, но глубокий знаток своего дела, Акинфыч сначала обыкновенно долго не соглашался и ворчал на депутацию. Тогда в ход пускалась тонкая лесть: говорили, что теперь уже перевелись в Москве хорошие повара, что только у стариков и сохранилось еще неприкосновенным уважение к святости кулинарного искусства и так далее. Кончалось тем, что задетый за живое Акинфыч сдавался и, пробуя на большом пальце острие ножа, говорил с напускной суровостью:

– Ладно уж, ладно… будет петь-то… Сколько вас там, галчата?

Ирина Алексеевна Руднева – хозяйка дома – почти никогда не выходила из своих комнат, кроме особенно торжественных, официальных случаев. Урожденная княжна Ознобишина, последний отпрыск знатного и богатого рода, она раз навсегда решила, что общество ее мужа и детей слишком «мескинно»[1] и «брютально» [грубо, от brutal (фр.)], и потому равнодушно «иньорировала» [игнорировала (от фр. ignorer)] его, развлекаясь визитами к архиереям и поддержанием знакомства с такими же, как она сама, окаменелыми потомками родов, уходящих в седую древность. Впрочем, мужа своего Ирина Алексеевна не уставала даже и теперь тайно, но мучительно ревновать. И она, вероятно, имела для этого основания, так как Аркадий Николаевич, известный всей Москве гурман, игрок и щедрый покровитель балетного искусства, до сих пор еще, несмотря на свои пятьдесят с лишком лет, не утратил заслуженной репутации дамского угодника, поклонника и покорителя. Даже и теперь его можно было назвать красавцем, когда он, опоздав на десять минут к началу действия и обращая на себя общее внимание, входил в зрительную залу Большого театра – элегантный и самоуверенный, с гордо поставленной на осанистом туловище, породистой, слегка седеющей головой.

Аркадий Николаевич редко показывался домой, потому что обедал он постоянно в Английском клубе, а по вечерам ездил туда же играть в карты, если в театре не шел интересный балет. В качестве главы дома он занимался исключительно тем, что закладывал и перезакладывал то одно, то другое недвижимое имущество, не заглядывая в будущее с беспечностью избалованного судьбой гран-сеньора. Привыкнув с утра до вечера вращаться в большом обществе, он любил, чтобы и в доме у него было шумно и оживленно. Изредка ему нравилось сюрпризом устроить для своей молодежи неожиданное развлечение и самому принять в нем участие. Это случалось большею частью на другой день после крупного выигрыша в клубе.

– Молодые республиканцы! – говорил он, входя в гостиную и сияя своим свежим видом и очаровательной улыбкой. – Вы, кажется, скоро все заснете от ваших серьезных разговоров. Кто хочет ехать со мной за город? Дорога прекрасная: солнце, снег и морозец. Страдающих зубной болью и мировой скорбью прошу оставаться дома под надзором нашей почтеннейшей Олимпиады Савичны…

Посылали за тройками к Ечкину, скакали сломя голову за Тверскую заставу, обедали в «Мавритании» или в «Стрельне» и возвращались домой поздно вечером, к большому неудовольствию Ирины Алексеевны, смотревшей брезгливо на эти «эскапады[2] дурного тона». Но молодежь нигде так безумно не веселилась, как именно в этих эскападах, под предводительством Аркадия Николаевича.

Неизменное участие принимал ежегодно Аркадий Николаевич и в елке. Этот детский праздник почему-то доставлял ему своеобразное, наивное удовольствие. Никто из домашних не умел лучше его придумать каждому подарок по вкусу, и потому в затруднительных случаях старшие дети прибегали к его изобретательности.

– Папа, ну что мы подарим Коле Радомскому? – спрашивали Аркадия Николаевича дочери. – Он большой такой, гимназист последнего класса… нельзя же ему игрушку…

Основная идея

Главная мысль рассказа «Тапер» — вера в то, что истинный талант может пробиться сквозь непонимание и многого достичь в жизни, если будет много и прилежно работать, шлифуя своё мастерство. Так, бедный мальчик, Юрий Азагаров своим повседневным, наверняка напряженным, трудом добивается больших успехов, как пианист. У него обширный репертуар: от классики и до легкой танцевальной музыки.

Куприн вкладывает еще один смысл в свое произведение «Тапер»: нельзя оценивать человека только по тому, как он выглядит, по тому, сколько ему лет и во что он одет. Рудневы не ожидали увидеть в тапере настоящего музыканта и изначально встретили его надменно и смотрели на него свысока. Однако они оказались неправы: мальчик проявил настоящий талант и был достоин признания.

Суть: о чем рассказ?

В радушной и хлебосольной семье Рудневых намечается праздник — Ёлка, один из самых любимых у хозяина дома. На праздник должен был быть приглашен известный оркестр, но в силу недоразумения данный оркестр был перехвачен другими. Найти хорошего музыканта за короткое время, оставшееся до начала праздника, оказалось невозможным. Единственным, кого удалось найти — был маленький мальчик, лет 13-14, который говорил, что он может играть всю ночь.

Хозяин дома и домочадцы, особенно надменная старшая дочь Рудневых, с большим недоверием относятся к маленькому «таперу» и просят его сыграть что-нибудь. Мальчик играет «венгерскую рапсодию» Листа. Услышав вдохновенную игру мальчика, все гости стягиваются к гостиной. Младшая дочь — Тиночка, просит сыграть веселые танцы. Мальчик с удовольствием соглашается, ему приятно видеть раскрасневшиеся веселые детские личики, мелькающие в танцах разноцветные платьица и панталоны. За этой суматохой никто не обратил внимания на вновь вошедшего человека, весьма примечательной внешности. Этот человек повелительным тоном предлагает мальчику еще раз сыграть рапсодию Листа. Мальчик играл так великолепно, что все заслушались. Когда он кончил играть, этого человека в комнате не было. Но к мальчику подошел хозяин дома с конвертом с деньгами от «незнакомца». Он объявил, что этим человеком был сам Антон Рубинштейн, и он ждет мальчика в карете.

Что было дальше, читатель может только догадываться по финальным строкам. Пианист в поношенном мундире давно уже известен теперь всей России как один из талантливейших композиторов. Естественно предположить, что Антон Рубинштейн взял мальчика себе в ученики и вывел его на широкую дорогу искусства.

Тапер анализ рассказа

Тапер анализ рассказа Куприна

История создания. Рассказ А. И. Куприна «Тапер» был написан в 1900 г. и впервые опубликован в этом же году в газете «Одесские новости».

В одном из примечаний автор указывает, что произведение основано на действительно произошедшем случае.

Для придания достоверности Куприн ввел в рассказ реальную историческую личность — известного композитора, дирижера и музыкального педагога Антона Григорьевича Рубинштейна.

Однако на самом деле удивительно одаренный маленький пианист Юрий Агазаров — вымышленное лицо.

Смысл названия. Во второй половине XIX — начале XX вв. тапером называли музыканта (обычно пианиста), который работал по найму при проведении домашних балов, вечеров и т. д.

Обычно уровень профессионализма таких людей был очень низок, что заложено в самом названии (фр. tapeur от taper — хлопать, стучать). Маленький тапер в рассказе является редким исключением из общего правила.

Жанр. Рассказ.

Тема. Основная тема произведения — роль счастливого случая в жизни человека. Юрий Агазаров, несмотря на свой талант, ведет практически нищенский образ жизни. Зарабатывать на хлеб ему приходится игрой в богатых домах, где хозяевам нет никакого дела до талантливого мальчика. В лучшем случае ему могут доплатить за хорошее проведение вечера.

Мальчику всего лишь четырнадцать лет. Такой образ жизни и способ заработка, безусловно, очень утомляют его и никак не способствуют дальнейшему развитию музыкальных способностей. В доме Рудневых Юра поначалу даже становится объектом для насмешки со стороны Лидии Аркадьевны.

Застенчивый от природы мальчик очень самолюбив, так как сам уже способен оценить высокий уровень своей игры. Не имея достаточных средств, Юрий Агазаров, скорее всего, так бы и прожил всю свою жизнь, растеряв талант и превратившись в заурядного посредственного пианиста.

В судьбу Юрия Агазарова вмешивается счастливый случай. В дом Рудневых приходит знаменитый Рубинштейн. У Антона Григорьевича было немало способных учеников, поэтому только по настоянию хозяина он «со скучающим и нетерпеливым видом» прислушивается к игре Юрия.

Кульминационный момент рассказа — просьба Рубинштейна сыграть рапсодию № 2. Только во время исполнения Юрой бессмертного произведения Листа известный композитор понимает, какие огромные способности заложены в этом скромном мальчике. Антон Григорьевич берет маленького тапера под свое покровительство и помогает ему стать одним из талантливейших российских композиторов.

Проблематика. Главная проблема рассказа заключается в том, что огромное количество талантливых, но бедных людей, проводят жизнь в безвестности. Мальчику из богатой семьи гораздо легче добиться успеха, даже обладая весьма посредственными способностями. Для бедных «гениев» остается один путь на вершину славы — упорный труд и умение заявить о себе. Скромный и застенчивый Агазаров готов к напряженной работе, но «разрекламировать» себя он не способен. Только счастливый случай позволяет Юре прославить свое имя.

Герои. Юрий Агазаров, Антон Григорьевич Рубинштейн, Тина Руднева, Лидия Аркадьевна, Аркадий Николаевич Руднев.

Сюжет и композиция. Рассказ начинается с описания богатого дома Рудневых в преддверии праздничного вечера. Неожиданная проблема с отсутствием тапера разрешается при появлении Юрия, в котором сразу же угадывается главное действующее лицо всего произведения. Блестящая игра Юры при Рубинштейне приводит к тому, что композитор забирает талантливого мальчика с собой.

Чему учит автор. Куприн дает понять, что одаренным людям даже в тяжелых жизненных условиях никогда нельзя терять надежды на лучшее. Если человек продолжает верить в удачу, когда-нибудь и на его долю выпадет улыбка судьбы.

Двенадцатилетняя Тиночка Руднева влетела, как разрывная бомба, в комнату, где ее старшие сестры одевались с помощью двух горничных к сегодняшнему вечеру. Взволнованная, запыхавшаяся, с разлетевшимися кудряшками на лбу, вся розовая от быстрого бега, она была в эту минуту похожа на хорошенького мальчишку.

– Mesdames, а где же тапер? Я спрашивала у всех в доме, и никто ничего не знает. Тот говорит – мне не приказывали, тот говорит – это не мое дело… У нас постоянно, постоянно так, – горячилась Тиночка, топая каблуком об пол. – Всегда что-нибудь перепутают, забудут и потом начинают сваливать друг на друга…

Самая старшая из сестер, Лидия Аркадьевна, стояла перед трюмо. Повернувшись боком к зеркалу и изогнув назад свою прекрасную обнаженную шею, она, слегка прищуривая близорукие глаза, закалывала в волосы чайную розу. Она не выносила никакого шума и относилась к «мелюзге» с холодным и вежливым презрением. Взглянув на отражение Тины в зеркале, она заметила с неудовольствием:

– Больше всего в доме беспорядка делаешь, конечно, ты, – сколько раз я тебя просила, чтобы ты не вбегала, как сумасшедшая, в комнаты.

Тина насмешливо присела и показала зеркалу язык. Потом она обернулась к другой сестре, Татьяне Аркадьевне, около которой возилась на полу модистка, подметывая на живую нитку низ голубой юбки, и затараторила:

– Ну понятно, что от нашей Несмеяны-царевны ничего, кроме наставлений, не услышишь. Танечка, голубушка, как бы ты там все это устроила. Меня никто не слушается, только смеются, когда я говорю… Танечка, пойдем, пожалуйста, а то ведь скоро шесть часов, через час елку будем зажигать…

Тина только в этом году была допущена к устройству елки. Не далее как на прошлое Рождество ее в это время запирали с младшей сестрой Катей и с ее сверстницами в детскую, уверяя, что в зале нет никакой елки, а что «просто только пришли полотеры». Поэтому понятно, что теперь, когда Тина получила особые привилегии, равнявшие ее некоторым образом со старшими сестрами, она волновалась больше всех, хлопотала и бегала за десятерых, попадаясь ежеминутно кому-нибудь под ноги, и только усиливала общую суету, царившую обыкновенно на праздниках в рудневском доме.

Семья Рудневых принадлежала к одной из самых безалаберных, гостеприимных и шумных московских семей, обитающих испокон века в окрестностях Пресни, Новинского и Конюшков и создавших когда-то Москве ее репутацию хлебосольного города. Дом Рудневых – большой ветхий дом доекатерининской постройки, со львами

Тапёр — Куприн А.И.

Две­на­дца­ти­лет­няя Тиночка Руд­нева вле­тела, как раз­рыв­ная бомба, в ком­нату, где ее стар­шие сестры оде­ва­лись с помо­щью двух гор­нич­ных к сего­дняш­нему вечеру. Взвол­но­ван­ная, запы­хав­ша­яся, с раз­ле­тев­ши­мися куд­ряш­ками на лбу, вся розо­вая от быст­рого бега, она была в эту минуту похожа на хоро­шень­кого мальчишку.

— Mesdames, а где же тапер? Я спра­ши­вала у всех в доме, и никто ничего не знает. Тот гово­рит — мне не при­ка­зы­вали, тот гово­рит — это не мое дело… У нас посто­янно, посто­янно так, — горя­чи­лась Тиночка, топая каб­лу­ком о пол. — Все­гда что-нибудь пере­пу­тают, забу­дут и потом начи­нают сва­ли­вать друг на друга…

Самая стар­шая из сестер, Лидия Арка­дьевна, сто­яла перед трюмо. Повер­нув­шись боком к зер­калу и изо­гнув назад свою пре­крас­ную обна­жен­ную шею, она, слегка при­щу­ри­вая бли­зо­ру­кие глаза, зака­лы­вала в волосы чай­ную розу. Она не выно­сила ника­кого шума и отно­си­лась к “мелюзге” с холод­ным и веж­ли­вым пре­зре­нием. Взгля­нув на отра­же­ние Тины в зер­кале, она заме­тила с неудовольствием:

— Больше всего в доме бес­по­рядка дела­ешь, конечно, ты, — сколько раз я тебя про­сила, чтобы ты не вбе­гала, как сума­сшед­шая, в комнаты.

Тина насмеш­ливо при­села и пока­зала зер­калу язык. Потом она обер­ну­лась к дру­гой сестре, Татьяне Арка­дьевне, около кото­рой вози­лась на полу модистка, под­ме­ты­вая на живую нитку низ голу­бой юбки, и затараторила:

— Ну, понятно, что от нашей Несме­яны-царевны ничего, кроме настав­ле­ний, не услы­шишь. Танечка, голу­бушка, как бы ты там все это устро­ила. Меня никто не слу­ша­ется, только сме­ются, когда я говорю… Танечка, пой­дем, пожа­луй­ста, а то ведь скоро шесть часов, через час и елку будем зажигать…

Тина только в этом году была допу­щена к устрой­ству елки. Не далее как на про­шлое Рож­де­ство ее в это время запи­рали с млад­шей сест­рой Катей и с ее сверст­ни­цами в дет­скую, уве­ряя, что в зале нет ника­кой елки, а что “про­сто только при­шли поло­теры”. Поэтому понятно, что теперь, когда Тина полу­чила осо­бые при­ви­ле­гии, рав­няв­шие ее неко­то­рым обра­зом со стар­шими сест­рами, она вол­но­ва­лась больше всех, хло­по­тала и бегала за деся­те­рых, попа­да­ясь еже­ми­нутно кому-нибудь под ноги, и только уси­ли­вала общую суету, царив­шую обык­но­венно на празд­ни­ках в руд­нев­ском доме.

Семья Руд­не­вых при­над­ле­жала к одной из самых без­ала­бер­ных, госте­при­им­ных и шум­ных мос­ков­ских семей, оби­та­ю­щих испо­кон века в окрест­но­стях Пресни, Новин­ского и Конюш­ков и создав­ших когда-то Москве ее репу­та­цию хле­бо­соль­ного города. Дом Руд­не­вых — боль­шой вет­хий дом дое­ка­те­ри­нин­ской постройки, со львами на воро­тах, с широ­ким подъ­езд­ным дво­ром и с мас­сив­ными белыми колон­нами у парад­ного, — круг­лый год с утра до позд­ней ночи кишел наро­дом. При­ез­жали без вся­кого пре­ду­пре­жде­ния, “сюр­при­зом”, какие-то соседи по наров­чат­скому или инсар­скому име­нию, какие-то даль­ние род­ствен­ники, кото­рых до сих пор никто в глаза не видал и не слы­хал об их суще­ство­ва­нии, — и гостили по меся­цам. К Аркаше и Мите десят­ками ходили това­рищи, меняв­шие с годами свою обо­лочку, сна­чала гим­на­зи­стами и каде­тами, потом юнке­рами и сту­ден­тами и, нако­нец, без­усыми офи­це­рами или щего­ле­ва­тыми, пре­уве­ли­ченно серьез­ными помощ­ни­ками при­сяж­ных пове­рен­ных. Дево­чек посто­янно наве­щали подруги все­воз­мож­ных воз­рас­тов, начи­ная от Кати­ных сверст­ниц, при­во­див­ших с собою в гости своих кукол, и кон­чая при­я­тель­ни­цами Лидии, кото­рые гово­рили о Марксе и об аграр­ной системе и вме­сте с Лидией стре­ми­лись на Выс­шие жен­ские курсы. На празд­ни­ках, когда вся эта весе­лая, задор­ная моло­дежь соби­ра­лась в гро­мад­ном руд­нев­ском доме, вме­сте с нею надолго водво­ря­лась атмо­сфера какой-то общей наив­ной, поэ­ти­че­ской и шалов­ли­вой влюбленности.

Эти дни бывали днями пол­ной анар­хии, при­во­див­шей в отча­я­ние при­слугу. Все услов­ные поня­тия о вре­мени, раз­гра­ни­чен­ном, “как у людей”, чаем, зав­тра­ком, обе­дом и ужи­ном, сме­ши­ва­лись в шум­ной и бес­по­ря­доч­ной суете. В то время когда одни кон­чали обе­дать, дру­гие только что начи­нали пить утрен­ний чай, а тре­тьи целый день про­па­дали на катке в Зоо­ло­ги­че­ском саду, куда заби­рали с собой гору бутер­бро­дов. Со стола нико­гда не уби­рали, и буфет стоял откры­тым с утра до вечера. Несмотря на это, слу­ча­лось, что моло­дежь, про­го­ло­дав­шись совсем в неука­зан­ное время, после конь­ков или поездки на бала­ганы, отправ­ляла на кухню депу­та­цию к Акин­фычу с прось­бой при­го­то­вить “что-нибудь вкус­нень­кое”. Ста­рый пья­ница, но глу­бо­кий зна­ток сво­его дела, Акин­фыч сна­чала обык­но­венно долго не согла­шался и вор­чал на депу­та­цию. Тогда в ход пус­ка­лась тон­кая лесть: гово­рили, что теперь уже пере­ве­лись в Москве хоро­шие повара, что только у ста­ри­ков и сохра­ни­лось еще непри­кос­но­вен­ным ува­же­ние к свя­то­сти кули­нар­ного искус­ства и так далее. Кон­ча­лось тем, что заде­тый за живое Акин­фыч сда­вался и, про­буя на боль­шом пальце острие ножа, гово­рил с напуск­ной суровостью:

— Ладно уж, ладно… будет петь-то… Сколько вас там, галчата?

Ирина Алек­се­евна Руд­нева — хозяйка дома — почти нико­гда не выхо­дила из своих ком­нат, кроме осо­бенно тор­же­ствен­ных, офи­ци­аль­ных слу­чаев. Урож­ден­ная княжна Озно­би­шина, послед­ний отпрыск знат­ного и бога­того рода, она раз навсе­гда решила, что обще­ство ее мужа и детей слиш­ком “мес­кинно”[1] и “брютально”[2], и потому рав­но­душно “игно­ри­ро­вала”[3] его, раз­вле­ка­ясь визи­тами к архи­ереям и под­дер­жа­нием зна­ком­ства с такими же, как она сама, ока­ме­не­лыми потом­ками родов, ухо­дя­щих в седую древ­ность. Впро­чем, мужа сво­его Ирина Алек­се­евна не уста­вала даже и теперь тайно, но мучи­тельно рев­но­вать. И она, веро­ятно, имела для этого осно­ва­ния, так как Арка­дий Нико­ла­е­вич, извест­ный всей Москве гур­ман, игрок и щед­рый покро­ви­тель балет­ного искус­ства, до сих пор еще, несмотря на свои пять­де­сят с лиш­ком лет, не утра­тил заслу­жен­ной репу­та­ции дам­ского угод­ника, поклон­ника и поко­ри­теля. Даже и теперь его можно было назвать кра­сав­цем, когда он, опоз­дав на десять минут к началу дей­ствия и обра­щая на себя общее вни­ма­ние, вхо­дил в зри­тель­ную залу Боль­шого театра — эле­гант­ный и само­уве­рен­ный, с гордо постав­лен­ной на оса­ни­стом туло­вище, поро­ди­стой, слегка седе­ю­щей головой.

Арка­дий Нико­ла­е­вич редко пока­зы­вался домой, потому что обе­дал он посто­янно в Англий­ском клубе, а по вече­рам ездил туда же играть в карты, если в театре не шел инте­рес­ный балет. В каче­стве главы дома он зани­мался исклю­чи­тельно тем, что закла­ды­вал и пере­за­кла­ды­вал то одно, то дру­гое недви­жи­мое иму­ще­ство, не загля­ды­вая в буду­щее с бес­печ­но­стью изба­ло­ван­ного судь­бой гран-сеньора. При­вык­нув с утра до вечера вра­щаться в боль­шом обще­стве, он любил, чтобы и в доме у него было шумно и ожив­ленно. Изредка ему нра­ви­лось сюр­при­зом устро­ить для своей моло­дежи неожи­дан­ное раз­вле­че­ние и самому при­нять в нем уча­стие. Это слу­ча­лось боль­шею частью на дру­гой день после круп­ного выиг­рыша в клубе.

— Моло­дые рес­пуб­ли­канцы! — гово­рил он, входя в гости­ную и сияя своим све­жим видом и оча­ро­ва­тель­ной улыб­кой. — Вы, кажется, скоро все заснете от ваших серьез­ных раз­го­во­ров. Кто хочет ехать со мной за город? Дорога пре­крас­ная: солнце, снег и моро­зец. Стра­да­ю­щих зуб­ной болью и миро­вой скор­бью прошу оста­ваться дома под над­зо­ром нашей почтен­ней­шей Олим­пи­ады Савичны…

История создания

Рассказ А. И. Куприна «Тапер» был написан в конце девятнадцатого столетия и начала- двадцатого в 1900 г. И в этом же году был впервые опубликован в этом в газете «Одесские новости». В примечании к рассказу Куприн писал, что в основе его рассказа лежит реальная история.

В рассказе одним из главных действующих лиц изображен Антон Григорьевич Рубинштейн, совмещавший в одном лице и гениального пианиста, и известного русского композитора, и автора оперы — «Демон» и «Персидских песен», прекрасных романсов. Кроме того, он прославился как дирижер и музыкальный педагог. Антон Рубинштейн пользовался огромной популярностью среди многочисленных почитателей его творчества. В то же время герой, описанный в рассказе — талантливый мальчик-пианист. Юрий Азагаров — вымышленное лицо.

Куприн не в первый раз обращается к теме музыки и музыкантов. В рассказе «Скрипка Паганини» речь идет о талантливейшем итальянском скрипаче, якобы продавшем душу дьяволу. В рассказе «Соловей» показаны знаменитые итальянские певцы Тито Руффо и Энрике Карузо. Рассказ «Гоголь-моголь» воспроизводит случай из жизни великого Шаляпина. Но самое трогательное, трагическое и оптимистическое и одновременно, «музыкальное» произведение Куприна — его рассказ «Гамбринус», который посвящен талантливому безвестному скрипачу из одесского кабачка — Сашке-музыканту.

Суть: о чем рассказ?

В радушной и хлебосольной семье Рудневых намечается праздник — Ёлка, один из самых любимых у хозяина дома. На праздник должен был быть приглашен известный оркестр, но в силу недоразумения данный оркестр был перехвачен другими. Найти хорошего музыканта за короткое время, оставшееся до начала праздника, оказалось невозможным. Единственным, кого удалось найти — был маленький мальчик, лет 13-14, который говорил, что он может играть всю ночь.

Хозяин дома и домочадцы, особенно надменная старшая дочь Рудневых, с большим недоверием относятся к маленькому «таперу» и просят его сыграть что-нибудь. Мальчик играет «венгерскую рапсодию» Листа. Услышав вдохновенную игру мальчика, все гости стягиваются к гостиной. Младшая дочь — Тиночка, просит сыграть веселые танцы. Мальчик с удовольствием соглашается, ему приятно видеть раскрасневшиеся веселые детские личики, мелькающие в танцах разноцветные платьица и панталоны. За этой суматохой никто не обратил внимания на вновь вошедшего человека, весьма примечательной внешности. Этот человек повелительным тоном предлагает мальчику еще раз сыграть рапсодию Листа. Мальчик играл так великолепно, что все заслушались. Когда он кончил играть, этого человека в комнате не было. Но к мальчику подошел хозяин дома с конвертом с деньгами от «незнакомца». Он объявил, что этим человеком был сам Антон Рубинштейн, и он ждет мальчика в карете.

Что было дальше, читатель может только догадываться по финальным строкам. Пианист в поношенном мундире давно уже известен теперь всей России как один из талантливейших композиторов. Естественно предположить, что Антон Рубинштейн взял мальчика себе в ученики и вывел его на широкую дорогу искусства.

Композиция и конфликт

Композиционно рассказ «Тапер» делится условно на две части:

1. первая – это описание семьи Рудневых, об атмосфере в их семье, о любви к искусству членов семьи, о том, что в доме часто устраивались всевозможные празднества. Конкретно в момент описываемых событий в доме Рудневых предполагается праздник новогодней ёлки и описаны хлопоты по отысканию тапера, чтобы праздник был веселей. Особых конфликтов в семье не было, а те, которые иногда случались, улаживала средняя дочь Руднева — Татьяна.
2. Вторая часть рассказа — появление в доме Рудневых маленького пианиста. Встреча Рудневых и их гостей с настоящим подлинным искусством маленького пианиста.

Чему учит?

Рассказ Куприна «Тапер» учит тому, что если у человека есть талант, он обязан его развивать. Несмотря на очень юный возраст и бедность, мальчик уже является превосходным пианистом. Очевидно, чтобы достичь таких успехов ему приходилось очень много работать над собой, а на жизнь он зарабатывал случайными вечерними подработками, в качестве тапера на праздниках у богатых людей. Автор заставляет задуматься о том, что суровые испытания закаляют характер и помогают нам стать сильнее и мудрее. Мальчик мог прочувствовать серьезную музыку именно благодаря своему богатому жизненному опыту. Такова мораль рассказа «Тапер»: чтобы многого достичь, нужно вдвое больше работать.

Мы можем сделать и более радостный вывод из рассказа «Тапер». Всегда есть место счастливому случаю, надо в него верить и жить с надеждой на успех. Надо верить в удачу, в счастливый случай, и быть готовым им воспользоваться. Под лежачий камень вода не течет.

Основная идея

Главная мысль рассказа «Тапер» — вера в то, что истинный талант может пробиться сквозь непонимание и многого достичь в жизни, если будет много и прилежно работать, шлифуя своё мастерство. Так, бедный мальчик, Юрий Азагаров своим повседневным, наверняка напряженным, трудом добивается больших успехов, как пианист. У него обширный репертуар: от классики и до легкой танцевальной музыки.

Куприн вкладывает еще один смысл в свое произведение «Тапер»: нельзя оценивать человека только по тому, как он выглядит, по тому, сколько ему лет и во что он одет. Рудневы не ожидали увидеть в тапере настоящего музыканта и изначально встретили его надменно и смотрели на него свысока. Однако они оказались неправы: мальчик проявил настоящий талант и был достоин признания.

Проблемы

Проблематика рассказа «Тапер» представлена в списке, если ее нужно расширить, подайте сигнал Многомудрому Литрекону, он дополнит раздел.

1. Основная проблема рассказа «Тапер» — социальная несправедливость
   . Перед нами проблема бедного талантливого пианиста Юрия Азагарова, которому, чтобы учиться, а, возможно, и помогать семье, приходится заниматься подработкой — играть по вечерам в богатых домах, на всевозможных праздниках, в ущерб своему здоровью. олько волею случая, его замечает сам Рубинштейн, что позволило ему развить свой талант и стать впоследствии известным композитором. Но сколько таких мальчиков остались незамеченными? Сколько их вынуждено было работать по ночам, чтобы выжить? Вот такие серьезные вопросы ставит перед нами автор.
2. Проблема тернистого творческого пути
   . Многие люди начинают свое восхождение на Олимп искусства через тернии. Они вынуждены пробиваться в творчестве, работая вдвое больше других. Им необходимо обеспечивать себя и трудиться над своим призванием одновременно. Но именно эта закалка и делает их настоящими профессионалами своего дела.
3. Социальные отношения двух сословий
   . Мальчику приходится терпеть надменность старшей дочери Руднева и сталкиваться с недоверием. Его дискредитируют изначально, ведь полагают, будто начинающий пианист ни на что не способен. Однако он в ответ не может ничего сделать: он материально зависим от этих людей. И все же автор показывает благополучное завершение этого конфликта: талант Юрия пробил ему дорогу к признанию.

Темы

Тематика рассказа «Тапер» представлена кратко и оформлена в списке. Если она нуждается в дополнении, напишите об этом в комментариях, и Многомудрый Литрекон откликнется:

1. Основная тема рассказа «Тапер» — это настоящий талант.
   Искусство преображает человека изнутри: невзрачный мальчик, коснувшись клавиш, совершенно менялся и излучал незамеченную наблюдателем одухотворенность. Совсем еще ребенок, он глубоко чувствовал музыку, поэтому смотрел так серьезно и вдумчиво.
2. Быт и нравы интеллигенции
   . Описание семьи Рудневых в ожидании праздника демонстрирует жизнь московской интеллигенции. Лучшие ее представители были гостеприимными, хорошо образованными и отзывчивыми людьми. Они умели оценить талант и вознаграждать его, понимали и любили музыку. Однако есть и другая сторона этого сословия: жена Руднева и его старшая дочь высокомерны, надменны, но при этом вовсе не умны. Они лишь бросаются заумными словами, но держатся в стороне от реальной жизни и замыкаются в себе.
3. Тема детства.
   Автор противопоставляет два детства: одно из них протекает в довольстве и праздности, но другое наполнено трудом и лишениями. С юных лет Юрий сам обеспечивает себя, ловя презрительные взгляды своих временных работодателей. Он вызывается играть всю ночь в праздник, то есть ему самому идти некуда и не на что. А вот Татьяна, его ровесница, живет, ни в чем не нуждаясь, и радуется безмятежному детству.