- Главная
- Фильмо-цитаты
- Даун Хаус
- Текст
«Даун Хаус» — текст
Полный текст фильма «Даун Хаус»
― Нет, я таблетки не люблю. Я ими давлюсь. Мне больше нравится рыбок разводить.
― Ну, что, сволочь столичная! Знакомиться будем?
― Чем обязаны, Настасья Филипповна?
― Смерть эксплуататорам и программистам!
Про фильм и самые цитаты… (Какой вы искренний человек. Как пожарный)
Скорее к цитатам (Тигрица моя, вот это веселье!..)
Песни из фильма (Я готов слушать вас всю свою биографию…)
Скачать цытаты с картинками! (А откуда здесь коровы? Pdf — 2,8 Мб)
В двух словах
Князь Мышкин возвращается на историческую родину. Историческая родина встречает его как обычно. Дороги и люди не изменились. Непросто ему придется…
Зачем стоит перечитать текст фильма «Даун Хаус»
Чтобы понять, откуда здесь взялись коровы. И чем можно кормить живого ослика. И какого слесаря вызывать, когда ваш компьютер сломался. Очень полезные для жизни цитаты…
А теперь — текст
― Идиот, идиот! Я мог тебя задавить! Ты мог погибнуть!
Это рейс Цюрих — Москва.
― Всё бы им на русским человеком издеваться! Ездят как на тракторе!
Я еле ногу разместил, а немец дёрнул — я её ещё сильнее поломал. Заело твою музыку.
― Это не «заело», это «хаус», в моём противоречивом прошлом — молодёжная эстрада.
― Парфён Рогожин, коммерсант.
― Очень приятно.
― Выпьем «стременную»?
― Я — князь Мышкин, сирота и программист по образованию, и практически исцелённый от целого ряда нервных недугов. Меня доктор Шнейдер, главный специалист по мозгам в Европе, успешно реабилитировал. Захотелось теперь, наконец-то, на историческую родину съездить.
Никогда в России не был.
Дед мой, есаул, и бабка-институтка ещё в начале прошлого века в Швейцарию переехали.
Мама и папа познакомились во Франции, в Париже.
Он шёл по улице и круассан ел, а она чужие франки потеряла и собиралась на себя руки наложить. Он её в кафе отвёл — абсента попить. Через семь месяцев я родился.
― А потом все умерли. А я в клинику лёг на анализы. На восемь лет.
― Черт меня дёрнул на лыжах покататься! За Настасью Филипповну, зазнобу мою!
Страдаю я от любви… за любовь пострадал…
От гнева отцовского, как партизан, в горах Швейцарских скрывался.
― Так что же это за Настасья Филипповна?
― О, брат… Тебе-то самому зачем?
― Вы, Парфён Рогожин, можете совершенно не волноваться.
У меня от таблеток — никакого энтузиазма к женщинам.
― У меня почти то же самое.
Когда я трезвый, я их практически не замечаю.
Зато когда я выпью, энтузиазма значительно больше.
Но тут всё иначе вышло. Стою я у своего головного офиса, не поверите, трезвый как стекло.
А она на светофоре дорожку переходит. Ножками своими нежными переступает.
В одной ручке бутылочка водочки 0.75, в другой — конфетка.
Я так и обомлел. Полдня на этом светофоре и простоял.
Думал обратно пойдёт — похмеляться.
― Точно. Слышал я об этой Настасье Филипповне. Она с ответственный секретарём Совета безопасности Тоцким сожительствует. За большие деньги.
― Клевета! Я, дорогой, вам травмы сейчас нанесу.
Потом я её долго найти не мог. И, вдруг, случайно, встречаю её в обувном магазине.
А в магазине я с маклером встечался, меня папа послал.
Очень папа просил один пароход купить.
Так я маклера прогнал. И пароход не купил.
А купил магазин.
И подарил магазин Настасье Филипповне, чтобы она всю жизнь в моих туфельках чокать могла.
Но к папе я уже после этого не поехал.
Потому что папа с моим братом Серёгой меня всенепременно бы утопили в пруду.
Поехал сюда. За кордон.
А папа неделю назад приставился. Говорят, от черепного удара.
Так я стал милионшиком.
А на эти нечаяные капиталы, я своей ненаглядной Настасье Филипповне куплю чисто три казино. И баню.
― Ни за что бы в Россию не вернулся, если бы не дела.
― Какие у тебя могут быть дела, таракан.
― А, квартирный вопрос надо решить в Мытищах. С бывшей женой.
Но, после нашей с вами, Парфён Семёныч, сказочной встречи,
я намерен предложить себя вам в помощники.
Князь, брателло, просыпайся, приехали. Москва-матушка.
Слушай, ты тут мне не поможешь одну вещицу до метро донести. Я тебе заплачу.
― Нет, платить не надо. Я и так помогу.
― Широкий ты человек.
― Давай, дурак, неси её прямо сюда, к автобусу.
А вы, князь, хватайтесь сзади, там ручка приварена.
А ты, насекомое, спереди хватай.
Только несите её прямо надо мной.
― Ты на метро?
― Нет. Родственники у меня тут рядом живут.
Признаться, я немного волнуюсь перед встречей с ними.
― Я тоже всегда волнуюсь перед встречей с братом Серёгой. Он такой выдумщик.
― Это что за упражнение?
― Это дальний родственник нашего генерала, из за границы. Имеет к Ивану Фёдоровичу дело-с.
― Сейчас доложу.
― Так… Чем могу служить?
― Я состою в связи с вашей супругой.
― Увольте, все связи моей супруги я помню и контролирую. Однако, о вас мне не докладывали.
― Да я по родственной линии состою. Мне ваша супруга почти троюродной тёткой приходится.
Мы одни из Мышкиных на всём белом свете и остались.
Потому что ещё один, Аристарх Никодимыч, тот, что по мэриям и судам доказывал,
что мы князья столбовые, и то, что нам пол-севера и пол-юга принадлежат, в прошлом месяце под молоковоз попал. Вышел за молоком, и — хрусть!
Мне об этом трагическом событии из дворянского собрания отписали.
― Вот оно как… Да ты, брат, дурачок, видно…
― От вас ничего не утаишь. На то вы и генерал.
― Ты, Ганя, у себя комнаты сдаёшь… Возьми его к себе жить.
― Зачем же? Я и сам способен устроиться.
― У меня три дочери. Тоже дуры набитые. Вдруг вы где случайно друг на друга наткнётесь. Дети дураками получатся. У Гани ты под присмотром будешь.
Ганя, иди ко мне поближе. Вот она — Настасья Филипповна. Как живая.
Твоя будущая половина, счастливчик.
― Оно, конечно, женщина она эффектная… Но она с Тоцким сожительствует.
И, говорят, выпивает часто. У меня мама напряглась уже. Как электричество.
― Какая разница, Ганя? Я тебе за ней три вагона тушёнки дам.
― Настасья Филипповна? Позвольте полюбопытствовать. Мне один знакомый, Рогожин Парфён Семёнович, рассказывал, что ее в баню собирался пригласить.
― Рогожин? Не жилец. Давеча, его брат Серёга хвалился, что удавит, как встретит, чтобы папины миллионы не делить.
― А что касается Парфёна, конкурент. Ты на его брата особо не уповай, Парфён и сам не промах. Помнишь, как он в доктора с нашим котом играл?
― Помню.
― Так-то! Так что, бери моего родственника-дурака и веди его к себе домой.
Видишь, он фото слушает.
― А вы кто?
― Я князь Мышкин.
― А я Лизавета Прокофьевна. Тоже урождённая Мышкина.
А это мои белочки: Аглая, Александра и Аделаида. Все на «А». Пойдёмте, милейший. Кофеём побалуемся. И вы нам про житьё ваше скорбное расскажете.
― А вы дальний родственник?
― А что это за музыка?
― Хаус.
― Хаус. Это средневековье. Вы знаете, мне тоже нравится.
Я девушка романтичная. Мне всё необычное нравится. В стиле «ретро».
― Небось, наркоман? У нас, у Мышкиных, все наркоманы. Вот мой дядька, например, Полуэкт Вениаминыч, с утра до поздней ночи жрал колёса. Пока не сдох окончательно.
А моя двоюродная бабка была марафетчицей.
Правда, она и сейчас жива и здорова. Ей триста лет.
Таковы парадоксы природы семейства Мышкиных.
— Нет, я таблетки не люблю. Я ими давлюсь. Мне больше нравится рыбок разводить.
Так что я в наркотиках совсем не нуждаюсь. Я и без них вижу жизнь… живописной. У меня и справка есть.
― Так, девочки. Не будем мучить князя вопросами.
Пусть князь расскажет какую-нибудь моральную историю из своей инвалютной жизни.
А потом отпустим его к Гане. Я вас по родственному лобызаю и удаляюсь по делам службы.
― До свидания, папуля.
/* Грустная история девушки Марии */
― Ну, князь. Расскажите нам что-нибудь интересное.
― Хорошо. Я расскажу вам безумно грустную историю трагедии и жизни девушки Марии.
Наша больница располагалась рядом с одним банком, где служила девушка Мария.
Она была весёлая, добрая. Детей любила.
Но тут появились у Марии враги. Наговорили про неё всякого владельцу банка, и тот перевёл её на кухню. Кончилось всё ещё хуже, чем начиналось.
Мария решила яички сварить в микроволновой печи.
А микроволновая печь стояла как раз рядом с газовым распределителем.
Взрывом нам забор проломило, и потом неделю больных по горам ловили.
А один больной глазным яблоком задохнулся.
― Какая печальная история… А ещё?
― А ещё я видел, как в Китае одного писателя казнили.
Он потом в интернете свои ощущения опубликовал.
― Как же так? Его же казнили…
― Первый раз его для смеху казнили, чтобы он ощущениями смог поделиться с остальными китайскими писателями. А второй раз — хлюп! — и всё.
― Ох, Китай… Прямо дичь какая-то.
В мою молодость цыгане на рынке продавали китайские ковры.
Домой приносишь, вешаешь на стену. Днём — вроде ничего.
А ночью ковёр зелёным начинает искриться, а на нём портрет Мао Цзе-Дуна в гробу появляется. Такие вот традиции.
― Всё, князю пора домой идти.
― Всего вам наилучшего!
― До свидания, внязь.
― Скажите, наконец, Гавриил Ардалионович… что за штучка эта Настасья Филипповна?
― О, милейший. Дело было так. Когда Тоцкий обнаружил у себя на спине целлюлит, то решил незамедлительно перейти на растительную пищу и отказаться от бычьих
яиц. Навсегда.
После своего назначения зам. министра он взял отпуск и поехал в ближнее зарубежье в Николаев, чтобы навестить вдову своего покойного
друга — секретаря местного Парткома.
Приехал, глядь, а у того дочка как груша налилась. Очень заинтересовала Тоцкого такая дивная метаморфоза.
Тогда он взял эту дочку и отправил на свою казённую дачу, для культурного развития.
А сам стал к ней на каждый уик-энд наезжать.
Прошло почти 10 лет, и стал Тоцкий подумымывать о женитьбе на какой-нибудь приличной девушке со связями. Нашёл себе невесту, Александру Епанчину, за ней хладокомбинат давали. Но не тут-то было!
Настасья Филипповна к Тоцкому домой приехала и стала угрожать ему убийством и судом за растление несовершеннолетней гражданки Украины.
― Я вами доведена до точки Сборки. Вы меня под Пинк Флойд невинности лишили и к дзэн-буддизму пристрастили, а сами жениться на другой задумали!
Я вас наверняка в подъезде серной кислотой оболью. В суд подам! За растление несовершеннолетней гражданки Украины. То есть, меня.
Никакой посторонней женитьбы!
И деньги тут ни при чём. Я ими и пользоваться не умею. А вот вы мной попользовались и бросить захотели? Не выйдет! Вот теперь я буду жить, как сама захочу.
А на прощание я хочу вам заявить, что вы мне всё это время были омерзительны! Боров.
― Тоцкий после этого целый месяц без охраны из дома не выходил, боялся, что зарежут. И понять до сих пор не может, что именно хочет от него Настасья Филипповна.
― Так а вы-то тут при чём?
― Это Иван Фёдорович решил проявить военную хитрость: меня на ней женить, и тогда у неё не будет повода на Тоцкого обижаться. А Тоцкий с Епанчиным будут осуществлять слияние государственного и частного капитала на бытовом уровне.
― Обратите внимание, Гавриил Ардалионович, о чём думают современные дети.
― А че такое? О том же и думают — сиськи-письки.
― Да, вы правы, но посмотрите какой динамической любовью к жизни наполнено каждое слово: «Хочу бабу потолще. Коля М.»
― Тьфу ты!
― Кого опять притащил? Фамилия?
― Мам, хочешь верь, хочешь не верь, но это родственник жены моего
непосредственного начальника. Князь Мышкин. Совсем не пьёт.
― Почему «князь»?
― Да я не местный. Мои за границу ещё до февральской революции уехали.
― Не пьёшь?
― Не пью.
― Тогда проходи. Как поняла, жить здесь будете?
― Буду. Только вы мне особенно увлекаться не давайте.
― Чем?
― Да, собственно говоря, всем. Особенно компьютером.
― Это не беспокойтесь. У нас компьютера отродясь не было.
Мне незачем, а у Гани денег на прогресс нет. Лишь бы не пил.
― Не пью.
― О! Как вырос наш кобелёк!
Помню! Помню, помню как твою жопку обосранную мыл в Баден-Бадене на родниках.
― Да не был я никогда в Баден-Бадене.
― А где был?
― В Ницце был.
― Помню. Помню, как в Ницце тебе жопку обосранную мыл на родниках.
― Да с чего это вы взяли, что я беспрерывно какался?
С детства у меня такой привычки не было — под себя ходить.
― Ай да молодец!.. Выдайте мне 10 рублей.
― Всё, папа, идите баюшки!
Это родитель мой — генерал Иволгин. Гроза Кавказа.
Спился и проигрался от многочисленных ранений.
Вы только денег ему не давайте — он всё равно их в рулетку продует.
Да, это мама моя и сестрица Варя.
Мама очень добрая. А Варя — задумчивая.
― Варюшка на математических олимпиадах всегда призы брала.
А в последний раз на главный приз подарили живого ослика.
Так мы его свежими овощами кормили…
А потом он сдох и мы его во дворе детскими совками четыре часа закапывали
А теперь там, на этом месте, яблонька выросла.
― Фердыщенко. Ещё один наш постоялец. Галерейщик.
И пукает оглушительно, по любому подходящему поводу.
― Сейчас самый что ни на есть подходящий случай! Салют в честь высокого гостя.
― Пойдём чаем полакомимся.
― Решил я всё-таки, мама, на Настасье Филипповне жениться. За ней три вагона тушёнки дают.
― Дурная баба. Беспорядочного образа жизни. И сопьёшься…
― Но тушёнка, мама!
― Че «тушёнка»? Где гарантия, что они тебе свежую дадут?
Вдруг просроченная давно? А эта алкоголица нас всех триппером перезаражает.
— Ну, что, сволочь столичная! Знакомиться будем?
― Чем обязаны, Настасья Филипповна?
Вы, я слышу, основательно датая. Поскандалить изволите или, так, от чистого сердца?
― Поскандалить.
― А слышали, что я за вашего дрочилу могу пойти?
― Че это он дрочила?
― Да кто ж не знает — все знают: самый первый в столице рукоблуд.
Но дело не в этом. Дело в том, что я ещё не знаю — пойду я за него или нет.
― Ты говори, да не заговаривайся.
Скажи спасибо, что тебя в квартиру пустили. Твоё место не в приличном доме, а в публичном.
― А я куда пришла, позвольте уточнить? Тут ведь бордель что ни на есть, причём копеечный.
Вы комнаты сдаёте?
― Ой-ой-ой, всё пропалo! Тушеночная невеста нас тут всех разоблачила!
Не твоего пропитого ума дело!
А что касается замужества, то надо ещё поглядеть, подходишь ты Гане или нет.
― Так вот ты, Варя, какова! А я то думаю, что тебя саму-то никто не берёт? Я бы взяла. Двор сторожить!
― Товарищи, мы здесь говорим, а там всё стоит!
― Что стоит?
― Всё стоит!
― А папа прав!
― Конечно, прав. Надо бы кое-кому в морду дать!
― Ой, какой кошмар…
― Королевна моя! Снегурочка!
Поехали голыми на пароходе кататься, жопками плотву погоняем!
Как! И вы здесь, жемчужина моя? Дайте-ка я вас немедленно поцелую!
― Парфён Семёныч. Куда тебе целоваться-то, ты же облёванный весь.
― Чем обязан?
― Обязан! Ещё как обязан!
Помнишь, ты у меня на кремацию мамы денег занимал? А мама-то жива!
Вот я и пришёл тебя поздравить и денежки свои вернуть. Давай-ка мои денежки!
― Какие денежки, Ганя? Зачем тебе денежки?
― Мама! Ты же знаешь, я не пью. Я завязал.
Это всё ложь! Дикая, наиковарнейшая ложь!
Он же очерняет меня в глазах общественности!
― Ах ты, мерзавец! Маму в гроб упёк?!
― Молчать!
― Гавриил Ардалионович, нельзя женщин обижать! Да и ещё и на людях!
― Тогда тебя, идиот!
― Ой.
― Порву за князя, за Льва Николаевича! Пацаны! Мордуй всех живых!
― Тигрица моя, вот это веселье!
― Я тебе сегодня вечером ведро денег принесу, если ты за меня пойдёшь в ЗАГС!
― Я подумаю. Милости прошу сегодня вечером к себе на коктейль.
― Хорошо у вас, но пора.
Дочь ваша, Варя, как хороша. Как работает левой снизу!
А сын всё-таки дрочила.
― Простите меня, князь, за поступок мой.
Я больше не буду. Чего-то на меня накатило.
― Спасибо, князь. Вы настоящий дворянин. И программист.
― Кушайте на здоровье. Мне бы помыться, а то от меня котиками пахнет.
― Пойдёмте, голубчик, я вам шампуня дам. От перхоти.
― Ищите меня в «Трёх коронах». Я вам расскажу об одной выскопоставленной особе.
― Вот, князь, какая она такая жизнь. Ну, давай, виски попьём чуть-чуть.
Человек! Виски! Мне и этому офицеру.
― Мне совсем граммульку, мне нельзя увлекаться.
― Помнишь, как я твою жопку обосранную в питьевых фонтанчиках мыл.
― Пожалуйста, не надо этих подробностей.
― Нет, так нет. Я тоже сентиментальный.
У меня вот, предположим, был офицер связи, Парамонов.
И ему во время сеанса оперативной связи башку отстрелило.
А я до сих пор по телефону разговаривать не могу.
За здоровье.
― Будьте! Так что вы хотели мне рассказать?
― Я?
― Вы.
― Да! Выпить за твоего героического папку.
― Вы знали моего папу?
― Конечно, я знал твоего папку! Я с твоим родителем всю Анголу прошёл.
Дважды горели в танке, трижды в самолёте. А однажды увязли в тропическом болоте.
― Какая странная история. А я думал, что мой папа был инженер-экономист.
― Знаешь, сынок, что такое «конспирация»? Ставишь на «дюжину», а собираешь на «цвете».
Вот оказались мы на маленьком кусочке земли, а вокруг лезут крокодилы.
Я говорю твоему отцу: «Ну, говнюк!…» Потому что по-дружески я так и говорил ему — «говнюк».
«Ну, говнюк! Споём что-нибудь перед смертью!»
И запели.
Светит незнакомая звезда…
Снова мы оторваны от дома…
Снова между нами города…
Взлётные огни аэродрома…
― Дальше.
― Дальше? Дальше я потерял сознание. Очнулся, а твоего отца уже не было.
― Вы хорошо знакомы с Настасьей Филипповной?
― Ещё бы! Я знал ещё её покойную мать. Хотели даже пожениться. Но обстоятельства не позволили. У меня учения начались. А она ключицу сломала.
И ведь мог бы отцом вашей Настасьи Филипповны быть…
― Вы и вечером к ней пойдёте?
― А как же? Ждёт она меня. Надеется на многое. Без меня ни вопроса не решает.
― Можете и меня взять на этот коктейль? Мне очень надо с ней поговорить.
― Поехали. Только за виски заплати. Потому что у меня платиновый «Американ Экспресс».
Не везде принимают. Тем более в этом гадюшнике, где я оставил все свои военные накопления.
― На счёт!
― Вот мой Буцефал! Трофейный. Саддам Хюсейн мне подарил. На юбилей.
― Как вы определяете, где вы находитесь?
― По приборам. У, ты, ёлки-палки! Опять корову сбил! Бардак устроили. Ходят, где попало.
― А откуда здесь коровы?
― Со стороны Смоленска идут. Там лесные пожары. А ещё кабаны. Лоси.
Во! А здесь работницы чулочной фабрики милиционера изнасиловали. А-ха-ха-ха-ха.
― Это здесь?
― Здесь. Здесь находится источник вечного наслаждения. Вот он.
― Ты денег привёз?
― Пышка, я жду перевода.
― Тогда иди сюда! Будешь в яме сидеть, пока пенсию не получишь.
А если тебе её не отдадут, я продам Хаммер.
― Позвольте! А как же Настасья Филипповна?
― Ну, ничего не поделаешь.
― Вы обещали отвести меня к ней!
― Да. Обещал. И когда-нибудь отвезу! Во имя светлой памяти о нашей вечной дружбе с твоим легендарным отцом и покойной матерью Настеньки.
Вы не всему верьте. Генерал Иволгин всё-таки иногда искажает действительность.
По привычке. Противника дезинформирует. Меня тоже дезинформировал. Обещал жениться и держать на всё готовом. Теперь в гаражах живу третий год, Хаммер мою.
― Я так понимаю, что никакой Настасьи Филипповны здесь нет!
― Нет.
― Здравствуйте, вы случайно не знаете, где Настасья Филипповна живёт?
― Кто ж не знает, где Настасья Филипповна живёт, она много где живёт.
А сейчас палаты боярские в Переделкино снимает.
― Ну, тогда поехали?
― А вы пить не будете? Драться не будете?
― Я, голубчик, не пью, не курю, не колюсь и не нюхаю. И компьютером не увлекаюсь.
А уж драться я совсем не пристрастен.
― Исключительный вы человек.
― Я слушаю вас.
― Я к Настасье Филипповне.
― О… Так и я впервые переступил порог этого дома… Аха… 45 лет назад.
Раньше этот дом принадлежал боярину Свиньину. И любил этот боярин дворовую девку — Парашу. Страшное дело как любил!
И пошёл он к царю — Ивану Грозному — российскому самодержцу,
чтобы тот разрешил ему сочетаться законным браком с дворовой девкой Парашей.
А царь ему, на всякий случай, голову отрубил.
А девка, узнав об этом, повесилась на вожжах в столовой.
С тех пор в этом доме ничего хорошо не происходило.
Так что, милости просим.
― Ба! Да это князь!
― Здравствуйте.
― А мы тут во всякие игры играем. Их Фердыщенко придумывает. Правда, в основном, это пошлости и безобразия… Но смешно.
Вот, предположим, прямо перед вашим приходом Фердыщенко сдул со стола спичечный Теперь Иван Фёдорович ему щелбан должен.
― Я не против. Но требую, чтобы Фердыщенко руки помыл.
― Может, мне ещё на указательный палец презерватив надеть, а?
― Презерватив не презерватив, но факт, что так я брезгую.
При вашем образе жизни и умственном развитии…
― Иван Фёдорович, в вашем возрасте уже можно ничего не бояться.
― Господа! Бросьте ссориться.
А вы, голубчик, придумайте нам другую игру, да поинтересней и без порчи воздуха.
― Отчего ж! Извольте! Когда я был в гостях у принца Уэльского, то я с его фрейлинами играл в презабавнейшую забаву. «Компроматплезир» — называется.
― И в чём же смысл этого «компроматплезира»?
Подозреваю, Фердыщенко, что вы как всегда врёте.
― А всё очень просто.
― Каждый по очереди вспоминает самую постыдную историю в своей жизни и рассказывает уважаемой публике.
― Неплохо. Только женщин мы из этого исключим. И о политике ни слова.
― Не согласна! Я хочу участвовать наравне со всеми. Ох, господа! Я такая проказница…
― Окей. Тяните свою судьбу.
― Вот тебе на! Я так я! Я, в отличие от некоторых пожилых генералов, правды о себе сказать не боюсь. Я и сам воплощённая Правда и Честь.
Жил я, малыш 25-летний, как голь перекатная.
Переехал я из Харькова, а тётка моя столичная, меня даже на порог к себе не пустила.
Из-за того, что я общаюсь, по её мнению, с «иными женщинами».
Преподаватель математики. Строгих правов женщина. На отдельной жилплощади.
Ну, что делать, я снял отдельную комнату в комунальной квартире в Лефортово, а рядом снял комнату киллер. Наёмный убийца.
И-и-и… Заказы он получал по почте. На своих жертв. Каждую субботу ему приходила открытка с видом Пятигорска, где было вписано имя и фамилии жертвы. А ключ от почтового ящика у всех жильцов был.
И у меня, соответственно. И вот, как-то я возвращаюсь под утро с пятницы на субботу.
Открываю почтовый ящик — а там открытка. И что вы думаете, господа? Вписал я туда тётку.
И пошёл спать. И всё забыл. Потому что пьян был. Два дня до этого у Марины зависал, в половых излишествах и беспробудном алкоголизме.
Через неделю пришёл тот киллер к моей родственнице на урок алгебры. И…
― А контрольный?
У тётушки наследником оказался один я. Поэтому эта жилплощадь перешла мне.
И, естественно, я её скоро продал, стал реэлтором, разбогател, и открыл первую галерею живописи.
Каково, а?
― Кошмар какой.
― Какой кошмар? Это чистейшая правда!
Продолжим, господа, наши торжества истины.
― Прежде всего, мои благородные слушатели, заклинаю вас не относится слишком критично к поступку, совершенному мной очень давно, в дикой и глупой юности.
Двадцать пять лет назад я служил со своим лучшим другом, старшим лейтенантом Дмитриевичем, на одной азиатской границе… Времена были дикие, то и дело происходили вылазки со стороны этих дикарей, и нападения на погранзаставы.
Однажды в такой ситуации оказались и мы.
После трёх часов боя из всего отряда остались только мы со старшим лейтенантом.
А враг всё прёт и прёт. Тогда мы поняли, что патронов осталось только всего лишь на два часа.
― Ванюша. В этой жизни есть три вещи, которые я люблю: тебя, сгущёнку, и свою кареокую Ларису. Я тут написал ей письмо о своей беспощадной любви.
Передай, брат, ей это письмо. А я тебя прикрою.
Последнее, что я видел — была картина: мой доблестный друг встаёт во весь рост, с пулемётом в руках, и, распевая песню про Варяга, начал поливать огнём неприятеля.
На вторые сутки, меня, грязного и отощавшего, подобрал отряд соседней погранзаставы.
От них-то я и узнал, что товарищ Дмитриевич пал смертью храбрых от 48 пулевых ранений и 400 штыковых.
Через месяц я вышел из госпиталя и поехал в отпуск.
И даже больше чем жену свою повидать, я хотел повидать Ларису Дмитриевич, и передать ей письмо — последнее послание мужа.
Пришёл на вокзал. Купил билет до Казани и стал ждать.
И тут неожиданно меня живот скрутил, да так скрутил, что хоть лай.
Побежал в сортир, быстро оправился. Вздохнул облегчённо, и глядь… А бумаги-то в сортире нет. Всё осмотрел — ничего нет.
У меня только военный билет и письмо старшего лейтенанта.
Пробовал кричать, чтобы бумажки кто-нибудь принёс, куда там!
Вокзал вмиг опустел. Дежурный даже удрал.
Смотрю, до отхода поезда осталось 5 минут — делать нечего.
Заплакал я… и подтёрся письмом героя.
Трусь и плачу. Плачу как курсант какой.
К жене я его, конечно, не поехал.
И в моём сердце застрял навсегда теперь осколок вины за предательство памяти друга.
― Эка невидаль — депешей подтереться! Я чем только не подтирался.
И повестками, И избирательными бюллетенями, даже кредитной карточкой подтёрся.
Я «полонез» Огинского однажды пропукал.
Ну, разве это честно? Я про родную тётку сознался, а вы мне всякую мелочёвку подсовываете!
Я негодую.
― Зачем ты, Фердыщенко, негодуешь? Все считают, что твоя история гораздо смешнее.
Я тоже решила один анекдотец рассказать. Короче, так.
Г-н Тоцкий и Иван Фёдорович хотят, чтобы я вышла замуж за Гавриила Ардалионовича.
Так вот что я вам скажу, господа генералы.
Замуж мне недосуг. Пошли вы все в жопу. За нашу с тобой свободу, Ганя!
― Позвольте, милочка. Вы сами клятвенно уверяли, что пойдёте за Гавриила Ардалионовича.
Он вас любит.
― Чушь! Он не меня любит, а тушёнку.
― Может оно и так, но я и в вас нахожу большой приятность.
А тушёнка нам пригодится для питания.
― Три вагона?
― Два продадим, купим сантехнику.
― Ну, не знаю. Что посоветуете, ходить за него или нет?
― Ни в коем случае.
― Решено! Не иду за Ганю.
― Безобразие! А вы-то, князь… Эх…
― Парфён Семёныч Рогожин!
― Буенос диас, голодранцы! Я приехал надавать вам всем по соплям кредитными билетами.
А вам, моя несравненная Настасья Филипповна, я принёс полное финансовое освобождение от депрессии в вечнозелёных единицах. Мне брат Серёга выделил. Ему всё равно не надо — он руки-ноги поломал. На роликах катался.
― Добрый вечер, Парфён Семёнович.
― Вот, Парфён, прямо перед твоим приходом, я отказала во взаимности Гавриилу Ардалионовичу и его старшим товарищам.
― Правильно! Зачем тебе это больной гениталий!
― Гениталий, не гениталий — а замуж звал. Кстати, никто ещё не хочет ещё меня замуж позвать?
― Я хочу жениться! Очень.
― Ну, это понятно. А ещё кто?
― Я хочу.
― Князь. Зачем вам это? Я же вас попутаю до смерти.
И на что мы будем кушать и вам пилюльки покупать?
― Почему? У меня очень много денег. Больше, чем у всех.
― Брехня!
― Вы помните я вас рассказывал историю про своего дядю Aристарха? Так вот.
Перед самой смертью ему удалось выиграть один суд на право князей Мышкиных
на какую-то кимберлитовую трубку в земле, где алмазы добывают. Всю трубку нам не отдали. Отдали 10%. Доход 4 миллиона ежемесячно. Что с ними делать — ума не приложу.
Хотел открыть цирк для бедных детей, в Цюрихе, но по-моему, ещё останется.
― Останется, останется, и на питание, и на пилюльки.
― Это ещё надо проверить.
― Не, не, не! Моя!
― Опусти пушку, Парфён Семёныч! Не пойду я за князя. И не спрашивайте, почему.
Не пойду. А что, действительно бы взял? И не побоялся бы злых языков?
― Не побоялся.
― Все равно. Как это уже всё равно…
― Ганя! Правду говорят, что вы за рубль родину продадите?
― Продаст! Ну, за рубль, может, не продаст, но за два точно.
― Так вот. Дайте сюда чемодан. Господа. Здесь огромные деньги.
― Полезайте, Ганя. Достанете — ваш.
― Мой?
― Ваш, ваш! Только… Пусть немножко разгорится, а то как-то неинтересно получается.
― Мама…
― Вот что от жадности бывает. Лишь бы не сдох.
― По следствиям затаскают.
― Как очнётся — пускай забирает! А я вот не знаю, то ли утопиться… то ли застрелиться…
то ли, Парфён, за тебя замуж пойти. Что, в принципе, одно и то же.
Поехали, Парфён Семёныч! И пропади всё пропадом.
― Вот. Возьми у меня, князь, эти деньги. И передай их, Лев Николаевич, по назначению.
― Почему так?
― Потому что. Во-первых, я человек хоть и алчный, но гордый.
А, во-вторых, деньги-то рогожинские. А я слышал, он пустые расходы не любит.
Не ровён час, поссорится с Настасьей Филипповной и захочет назад вернуть.
И найдут меня без головы и без денег.
― А молодые как?
― Вы о Рогожине и этой дикой женщине?
― Да.
― Всё, сливайте воду. Рогожин, за деньги, ответственного работника записи актов гражданского состояния посреди ночи из кровати вытащил и поехали все в ЗАГС. А Настасья Филипповна в туалет отпросилась на секунду, на улицу через окно вылезла и сбежала. Парфён ответственному работнику загса передние зубы повышибал. Фердыщенко лодыжку прострелил. И поехал плакать, да горевать.
― Бедный. Бедный человек. Какой он бедный человек… Где он? Надо подставить ему плечо. Бросить спасательный круг человеческого сострадания.
― Это уж вы лучше сами. Я никому ничего не бросать, а уж тем более подставлять не собираюсь.
― Не волнуйтесь, я сам. Где он?
― Я принёс вам деньги Гавриила Ардалионовича. Он решил эти деньги вернуть истинному владельцу за их абсолютной ненадобностью для личной совести.
― А, это ты, наш брильянтовый. Что, бодрствуешь? Располагайся.
Зигфрид! Чуть не забыл. Отнеси Серёге карпа на зеркале. В больницу. Он рыбку любит.
А порнуху больше не носи — у него от неё кардиограммы плохие. Осиротит ещё.
― Весь мир рушится. Одна дрянь в окно сортира пролезла — передумала.
Другая деньги отдаёт. Нет порядка.
― Не расстраивайтесь, Парфён Семёнович.
При ваших красоте и остроумии вы ещё найдёте своё счастье.
― Это точно. Но главное — в средствах. Вот, предположим, пришёл я сюда перекусить.
А эта гадость в передниках кричит: «Закрываемся! Закрываемся!» А я — хоп! Взял ресторан и купил. Теперь он для меня работает круглосуточно. Хороший ты, князь. Хоть и больной.
― Нет! Нет! Я уже здоров. Я уже реабилитировался.
― А вот мне плохо, брат. Измучила меня Настя. Извела до немогу. Глаза закрываю — она. Выпью — к ней. Сплю — с ней разговариваю. Девки обижаются до слёз.
Вот скажи мне — как бы забыть мне её? Как бы избавиться от этой напасти?
― Даже не знаю. Я ведь тоже к Настасье Филипповне не совсем равнодушен.
Но только это не совсем страсть, скорее это жалость. Жалко мне её до слёз.
Не пойму отчего, но как первый раз в глаза её взглянул, так сразу понял, что это очень
несчастная и одинокая гражданка.
― Эх, брат. Один крест несём. Давай крестами меняться в знак братского родства по несчастью.
― Давайте.
― Зачем тебе этот пистолет?
― Пусть будет.
― Пойду я, что-то мягкий я совсем стал.
― Иди, брателлово. Вот что я решил. Бери-ка ты Настасью Филипповну себе. Только… береги её.
― Князь, не желаете ли прокатиться?
― Не знаю даже, удобно ли… Как вы здесь оказались?
― Мне позвонил в стельку пьяный Ганя, и предлагал жениться.
Сказал, что вы пошли к Парфён Семёнычу деньги отдавать и морду бить.
― Едемте, едемте!
― Ушёл. Видать, судьба такая. Вот тебя как зовут?
― Ипполит.
― Так вот, Ипполит. Был у меня один знакомый напёрсточник. Тоже Ипполит. Твой тёзка, Ипполит. Перечитался он книжек, и, естественно, впал в депрессию. И решил свести счёты с жизнью. Этот придурок поехал на рынок у ДК «Горбунова», и купил там гранату.
Вместо того, чтобы поехать на нормальный рынок и купить там пистолет.
Потом он написал рассказ, как он хочет прекратить этот балаган и торжественно покончить с собой. Вечером он собрал братву в одном кабаке на Пресне. И прочитал им рассказ.
Братве рассказ очень понравился. Стали все ждать, как же он дело до конца доведёт и застрелится.
А этот дурачок — хвать из кармана гранату — и чеку рванул.
Народ попрятался под стол. А граната оказалась учебной.
Ну что, спрашивается, можно приличного на Горбушке купить?
Короче, Ипполит в слёзы от позора, что не смог порядочно отдуплиться.
А братва очухалась, из-под столов повылазила… и забила Ипполита насмерть
за недобросовестное отношение к поставленной задаче.
Так принял литератор свою судьбу совсем из другого угла.
Значит, была ему судьба умереть.
Понял, халдей?
― Правда, красиво?
― Очень красиво!
― Я всегда здесь останавливаюсь… и писаю. Я и сейчас с вами пописаю за компанию.
― Какой фантастический вид!
― И погода. Вчера немного покапало, а сегодня распогодилось. За это стоит выпить. Будете?
― Вообще-то мне не рекомендуется, но по такому случаю не откажусь.
― За мировую революцию!
― За Россию! Мать!
― Скажите, князь. А вы на самом деле хотели на Настасье Филипповне жениться?
― Вот что вы все в ней нашли? У неё, наверное, болезни какие-нибудь нехорошие.
― Нет, просто мне её было жалко и захотелось помочь.
ОНА СЕРЬЕЗНО РАССЧИТЫВАЕТ НА ВАШИ ЧУВСТВА, КНЯЗЬ…
― Князь… Князь, давайте придумаем что-нибудь ещё. Мне с вами так интересно.
― Давайте. Поедемте в библиотеку.
― К слову, князь. А вы имеете интимный опыть любви с женщинами?
― Разумеется, нет.
― Как же вы жениться собрались тогда?
― Для этого и собирался. А что?
― Это крайне важно.
У меня вот одна знакомая так по незнанию замуж вышла… и ей очень не понравилось.
― Как же быть?
― Надо много практиковаться.
― Но с кем? И где?
― Можно со мной. Я не возражаю. А где? На крыше дома номер шесть.
Там гудрон — мягко, тепло, романтично.
― Я готов.
― Несомненно в женитьбе есть масса полезного.
Но мне почему-то жениться никто не предлагает.
― Как «никто»? На вас не хочет жениться конкретно Настасья Филипповна. А я — даже напротив. А теперь вы должны мне сказать, что вы меня любите и будете любить вечно.
― Я вас люблю и буду любить вечно.
― Ну, тогда — прыгайте обратно в штаны и поехали свататься. И дело с концом.
― Смотри… Аглая вернулась. И не одна.
― С кем?
― Князь Мышкин, и не менее. Всё-таки… Дураки друг к другу тянутся.
― Дурак, не дурак, но денег-то побольше, чем у тебя.
― Точно подмечено. А давай… купим им байдарку и отправим на Белое море? Может, утонут.
― Папа, я замуж выхожу за Льва Николаевича.
― Примите мои искренние поздравления. Быстро вы, однако, мою наивную невинную куколку в оборот взяли. Не ожидал от вас таких скоростей.
― К делу, папа.
― Ладно, сочетайтесь. Свадьба для молодых людей всё равно, что кусок французской булки для папуаса.
― Итак, что мне в приданое полагается?
― Сложно сказать, доченька. Время не стоит… Земля крутится. Может, тушёнкой?
― Папа! Но мы же не чужие.
Тушёнка китайская, просроченная, и цены на неё в два раза упали. Давай кафелем?
― Доченька, помилосердствуй! Плитка вечером в Таллин уходит.
Давай медикаментами? Товар высшего качества, ходовой. Цены устойчивые. Дам пять вагонов.
― Согласна!
― Тогда прошу кофе попить.
― А в свадебное путешествие куда вы собираетесь?
― Ещё не решили.
― Со свадебным путешествием — поаккуратнее. Я тут недавно видел сверхсекретные карты генштаба. Там нет Америки. Так что рекомендую Белое море.
Возьмёте байдарки и вёслами — шлёп-шлёп.
― А мы с Тоцким в Антарктиду в свадебное путешествие поедем.
Туда никто не ездит. Мы первыми молодожёнами будем.
― И жить там оставайтесь. И Тоцкий, старый пердун, хоть сохранится, как в морозилке.
― Эх, Тоцкий, Тоцкий… Как бы вместо путешествия не отправила его Настасья Филипповна на лесоповал! За растление несовершеннолетних…
― Ваня! Лучше со Львом Николаевичем о делам поговорите.
― Да, наверное. Аглая, неси эту бесовскую машину.
― Эх… Ничего не понимаю… Надо слесаря по компьютерам вызывать — наверное, сломался.
― А вы перезагрузитесь и через «Safe mode» запустите…
― Разбираешься, что ли?
― Ну да, я программист. Правда, доктор Шнейдер мне не рекомендовал этим заниматься.
Потому что боялся, что я от голода умру. Я, и правда, несколько раз в обмороки падал, но компьютер не оставлял.
― Ну на, побалуйся.А мы тебе от голода умереть не дадим.
Пора обедать, князь.
― Князь… Князь. Пора в ЗАГС ехать, нас там уже давно ждут.
― По машинами!
― Совет да любовь!
― Плохие новости.
― Я глубоко взволнован.
― Я требую соблюсти приличия! Иначе, я вызову милицию.
― Я те вызову сейчас! Пусть молодежь сама договориватся. Чай, уже с паспортами.
― Что это значит? О чём договаривается?
― О чём хотим, о том и договоримся. Ну, и что же мне теперь, брошенной, делать?
― Это ты брошенная? Своему орангутангу хреноголовому сказки рассказывай про женское одиночество! Или хочешь праздник испортить?
― Разве это праздник — несчастного князя под венец волочь? Чтобы потом ему с тренером по теннису в раздевалках рога наставлять? Или вы действительно решили стать домохозяйкой? Родить ему кучу детей и по воскресеньям печь ватрушки с майонезом?
― Вам-то что! Или вы хотите семью создать? Что-то я сомневаюсь!
― Не ссорьтесь, девочки.
― Какая я ни есть, но любит-то он меня…
― Фигня! Это он тебя тогда как кошку трёхногую пожалел.
― Князь. Конечно, она права. Они все правы, конечно… Но я не виновата, честное слово, не виновата, я как и все, хочу любить. Ну, что же мне делать?
― Бедная… Бедная! Бедная моя! Бедная моя.
― Сказочный долбоёб! Зачем его только из больницы выпустили?
― Смерть эксплуататорам и программистам!
― Мы будем вместе всю жизнь, милая моя.
― Хороший ты, мужик, князь… Да больно неземной. Не жалей меня. Я этого не заслужила и тебя абсолютно не достойна. Разве что Парфён подойдёт. Мы с ним из одного теста сделаны. Точнее — из говна.
― Говна.
― Пойдёмте, любовь моя, распишемся под музыку. Пойдёмте скорей!
― Какое там распишемся! Я сюда приехала не губить вас, а наоборот — спасать!
― Так что, мы жениться не будем?
― Зачем?
― Поехали, смерть моя лютая, отсюда! Заводи бибику!
― Это в момент.
― Прощайте, Лев Николаевич. Я действительно люблю вас. Но мне кажется, что вам от этого не полегчает. Прощайте, мой рыцарь бедный! И простите меня.
― Ну, что, князь? Может, вмажемся?
Варя такой раствор сделала. Оторвёмся по высшему классу. Она ж на это мастерица.
― И я с вами.
― Да ну тебя! Только шприц на тебя переводить.
― Можно у меня на выставке. Тут буквально рядом. Два шага. У меня хорошая экспозиция.
― Тучки небесные, вечные странники…
― Всего хорошего, товарищи.
― Нет, спасибо. Меня и так прёт — наяву. Без всякого компота.
Я всё время размышляю, зачем я деньги вернул?
Ведь так всё ладненько получалось.
Интересная работа… начальный капитал… небольшое предприятие по утилизации промышленных отходов. И, как следствие, улучшение характера и прекрасный аппетит.
― Да. По всему видно — хороший раствор.
Зря он деньги отдал. Всё так ладненько получалось.
Интересная работа, случайные деньги… маленький заводик по утилизации промышленных отходов… и, как следствие, хороший характер и прекрасный аппетит.
― Определенно, не всё в порядке.
Может, заранее скорую вызвать?
Мы и потащимся, и спасёмся заодно.
― Вы не бойтесь, я этот раствор знаю. С ним всегда такой приход.
― Я готов слушать вас всю свою биографию. Но, определённо… зря он деньги отдал. Крошечный заводик по улитилизации пром. отходов.
Прекрасный аппетит…
― Ваше Сиятельство. Господин Рогожин изволит пригласить вас сегодня к 14:00…
на французский обед при свечах, в дом одной известной вам особы. Машина подана.
― А я вас узнал. Мы с вами вместе из Швейцарии ехали. Ну как, решили вопрос? Жилищный.
― Да всё некогда. С Парфён Семёнычем разве отдохнёшь? Неуёмной энергии человек.
― Вы меня простите, Парфён, что я ненадлежащим образом одет,
но… вы не поверите, я смокинг утопил.
― Бросьте. Будут только свои. Проще говоря: я и вы. Не стесняйтесь, князь. Отведайте моей кухни, сам готовил. И водочкой не побрезгуйте — отличная водочка.
Нет лучше напитка под птицу и мясо.
― Не знаю, стоит ли?.. Признаться, я сегодня чуть на наркотики не сорвался.
Восемь лет ни одного куба. а сегодня…
― Наркотикам — нет! Что такое наркотики? Разве это удовольствие?
Хаос один! И кто их придумал? Хиппи некультурные.
А водку? Сам Менделеев! Великий учёный. Отец всей химической таблицы элементов. Светоч.
― Великий ум.
― А настоящая водка — это не пьянство, а ключ к своей совести.
С неё-то и начинается настоящая мудрость.
― Жил, предположим, какой-нибудь человек… Горя не знал. Думать не думал.
А как-то водки шлёпнул, на улицу вышел, старушку убогую увидел, и стало ему стыдно, что жизнь свою он бессовестно прожигает… Дар бесценный…
И начинает он задумываться. О семье мечтать. О любви и покое. Как я, предположим.
― Задумываетесь?
― А как же. Давно голову ломаю, ночей не сплю. Сохну я без любви.
― Ну, у вас теперь Настасья Филипповна есть.
― Теперь не только у меня. А как вам, кстати, мои блюда?
― Превосходно! Только я не понимаю, зачем вы жаркое цветами обложили.
― А-а… букеты. Так это я хотел, чтоб покрасивше было.
Старался как мог — но сами понимаете, не официант. Выпьем ещё? По рюмашке?
― Выпьем. А Настасья Филипповна скоро выйдет?
― Да никогда! Шлёпнул я её. Голубку нашу.
― А как это случилось?
― Проще некуда. Вернулись мы, в общем, с ваших свадьб бесконечных. Кофе попили. И водки.
― И начала она мне мозг сверлить.
― Кровопийца! Скотина! Ты меня не достоин! Становись передо мной на колени!
Я встал.
― Целуй мне руки, животное.
Я поцеловал.
― Будешь как собака у меня на цепи сидеть.
― Сколько угодно, — говорю. — Хоть говном корми, только не гони.
― А это мы ещё посмотрим. Ты у меня испытательный срок не выходил, скотина!
В конце концов, я дуло ей в рот вставил и на курок нажал. Чё-то накатило.
― Ужас.
― Ужас.
― Но ужас-то ужас, а мучить нас больше некому. По-людски заживём.
― Где она? Я хочу последний раз поцеловать её.
― В спальной. Иди, лобызайся. Я всё понимаю.
― Попрощался?
― Да. А где её ноги?
― А что, по твоему, мы ели?
― Мне нужно пройтись и всё обстоятельно обдумать.
― Иди, коли надо.
― А можно Гавриилу Ардалионовичу один кусочек завернуть?
Красота спасёт мир.
Красота спасёт мир.
Красота спасёт мир.
КРАСОТА СПАСЁТ МИР.
Конец.
И ведь что интересно…
Меняется музыка, средства передвижения и гаджеты. Меняются средства поиска вдохновения и релаксации. Но люди — люди все те же. И некоторым трудно выдержать столкновение с реальностью, даже если у них есть кимберлитовая трубка, полная алмазов.
Чему как бы учит нас текст фильма
Можно как угодно осовременить роман Федора Михайловича. Можно заменить вальс на хаус. Но вот создать для него хеппи-энд — это по-настоящему трудно. Может быть, даже невозможно.
Смотрите хорошие фильмы — и будет вам счастье.
И помните: Надо много практиковаться.
Присоединяйтесь, барон. Присоединяйтесь!
Понравился пост? Любите хорошие цитаты?
Тогда давайте не будем терять друг друга!
Оставайтесь на связи:
А еще можно подписаться на выпуски нашей рассылки. И получить подарок — книгу «365 цитат о любви». Самые трогательные, неожиданные и смешные.
Разоблачительные подробности для самых проницательных…
Про фильм и самые цитаты… (Какой вы искренний человек. Как пожарный)
Скорее к цитатам (Тигрица моя, вот это веселье!..)
Песни из фильма (Я готов слушать вас всю свою биографию…)
Скачать цытаты с картинками! (А откуда здесь коровы? Pdf — 2,8 Мб)
Ссылки по теме
Даун Хаусна Википедии. Но мало.
На сайте кинотеатр.ру — как обычно, много обсуждений. Ругают. И наоборот.
Рецензия А. Экслера
Читать роман Ф.М. Достоевского Идиот в библиотеке М.Мошкова (Внимание! 1,5 МБ букв)
Почитать сценарий Даун Хаус. Там же и сценарий ДМБ есть.
Присмотреть на Озоне:
Прикупить роман Ф.М. Достоевского Идиот: в твердом переплете, в мягкой обложке
DVD — Даун Хаус
Саундтрек к фильму
Что-нибудь еще? Да, их есть у меня…
ДМБ (Обязательно бахнем. И не раз. Весь мир в труху. Но потом…)
День выборов (Да какая ж это ванна, сынок? Это купель!)
Убить дракона (Всех учили, но почему ты оказался первым учеником?)
Кин-Дза-Дза! (Дядя Вова, цапу надо крутить, цапу!)
Гараж (Не трогайте макака суматранского!)
Тот самый Мюнхгаузен (Присоединяйтесь, барон. Присоединяйтесь!)
V — значит Вендетта (Англия превыше всего!)
Кавказская пленница (Простите, часовню тоже я развалил?)
В.Войнович — Москва 2042 (Вам тоже следует перезвездиться)
А на посошок?..
— Ты немного пропустил, пока… был капитаном-Сосулькой.
— Главное правило проекта «Разгром» — не задавать вопросов.
— Так вот вы где, Вас мне и надо. Вы съесть изволили Мою морковь!
Иван Иванович Охлобыстин
Даун Хаус
сценарий кинофильма по мотивам романа Ф.М. Достоевского «Идиот»
Примечание: 1. даун – человек страдающий болезнью дауна, в просторечье идиот. 2. Хаус – модное течение в танцевальной молодежной музыке конца двадцатого века.
Сцена 1. Швейцария. Виды гор.
Жизнь в Швейцарии исторически определялась двумя параметрами – горами и банками. Те и другие славились масштабами и постоянством. Только первые больше вторым, а вторые больше первым.
Так или иначе, но ранним июльским утром, на вьющейся по горному склону дороге появился рейсовый, международный автобус. Он прогудел мимо стерильного водопада, мимо небольшой фермы, с пасущимися на лужайке тучными коровами, мимо пустого придорожного кафе с экзотическим названием, означающим при переводе с немецкого «Козья верность», и на хорошей скорости въехал в туннель, вырубленный в скале
Сцена 2. Туннель
Но из туннеля автобус выезжать, отчего то не торопился, и со стороны вполне могло показаться, что с ним случилось, что-то трагическое, непоправимое. Однако вскоре все выяснилось:
Из темного провала раздались ритмичные отзвуки некой молодежной мелодии и вскоре за ними на солнце вышел князь Мышкин, двадцати пяти лет от роду и одетый по современному экстравагантно, при четырех серебряных серьгах в правом ухе, и с магнитофоном, который держал на плече. А уже следом за ним, с отчаянными гудками появился автобус.
Наконец звук клаксона прорвался сквозь музыку, Лев Николаевич обернулся и обнаружил транспортное средство.
– Идиот! Идиот! – взвизгнул по-немецки водитель вышеупомянутого, – Я мог тебя задавить! Ты мог погибнуть!
– Да, в этой проклятой жизни может случиться, что угодно, – согласился князь, прилепил к фаре жевательную резинку и вошел в салон.
Сцена 3. В автобусе.
– Это рейс Цюрих – Москва, предупредил его водитель.
– Согласен, – кивнул Мышкин, протянул ему билет и объяснил, – Захотелось пройтись, послушать музыку, подумать.
Озадаченный водитель проверил билет но, убедившись что с билетом все в порядке, сунул его в карман, и раздраженно надавил на педаль газа.
От неожиданного толчка некоторые пассажиры повалились со своих мест и получили множественные ушибы.
Рядом со своим местом Мышкин обнаружил еще двух господ, причем у одного была загипсована нога, он свалился между рядов кресел и ругался по-русски, другой пассажир пытался его поднять. Князь помог.
Усадили, но пассажир с переломом ни как не унимался:
– Все бы им над русским человеком издеваться. Ездят, как на тракторе. Я только на свое место залез, еле ногу разместил, а немчура дернул, и я ногу еще сильней поломал… Ох, как устал и как болит нога! – он кивнул на магнитофон Мышкина, – Заела твоя музыка.
– Это не заело, – вмешался князь, – это хаус. В моем противоречивом прошлом – молодежная эстрада, – и показал на свою стереосистему.
– Удобная музыка, я видел, – согласился с ним третий пассажир, – один негр меня водил в подвал и показывал, как другой негр пальцем по пластинкам скреб, а интуристы, как кузнечики прыгали, и доподлинно мне известно, что их бабы без всяких там слов, дают совокупиться…
Тот, что со сломанной ногой протянул руку Мышкину:
– Парфен Рогожин, коммерсант.
– Очень приятно, – пожал его руку Мышкин и также намеревался представиться, но Рогожин тут же предложил: – Выпьем «стременную»?
– Мне водку пить нельзя, – отказался князь.
– Ну, не знаю, а вот мне просто необходимо, – сообщил коммерсант. – Иначе никак. Страдаю от любви, за эту любовь пострадал, и от гнева отцовского, как партизан, в горах скрывался, в Швейцарских. Две недели пил с мегрелами, казахами и двумя белорусами. А ни одного порядочного швейцарца так и не встретил… Черт меня дернул на лыжи встать… – И он постучал по гипсу. – …не трезв был… За Настасью Филипповну – зазнобу мою! – Он достал из бархатных шаровар цвета индиго плоскую серебряную флягу, сделал из нее объемный глоток, обтер фляжку о красную сатиновую, с вышивкой косоворотку и вполне удовлетворился
– Да-с, со швейцарцами дело плохо. Они здесь совсем скоро повымрут, у них происходит упадок рождаемости от сексуальных свобод, – я еще в России в газете читал, – сказал третий. Экипированный, как штатный сотрудник Внешэкономбанка в серый мятый пиджачок, со сбитым набок таким же мятым галстуком.
– А кто такая эта – Настасья Филипповна? – не выдержал князь, но вовремя опомнился и поспешил все-таки представиться. – Я князь Мышкин, сирота, программист по образованию и практически исцеленный от целого ряда нервных недугов, которыми очень страдал. Меня доктор Шнейдер – главный в Европе по мозгам – успешно реабилитировал.
– Ну? – заинтересовался Рогожин.
– Теперь отлично. Захотелось, наконец, на свою историческую родину съездить. Никогда в России не был. И моим родителям так и не удалось.
– В каком смысле – не удалось? – не понял Парфен.
– В прямом – дедушка с бабушкой еще в начале века в Швейцарию переехали, – ответил Мышкин, – Дедушка в институте безудержно химию преподавал. Мама с папой в Париже познакомились.
– А потом? – не унимался коммерсант.
– А потом все умерли, а я в клинику лег на восемь лет… Месяц назад возникло одно незначительное дело по родственной линии, и я решил Москву посетить, хотя денег не было. Но доктор Шнейдер, друг дедушки – золотой человек – и денег на дорогу дал, и на карманные расходы…
Сцена 4. Кабинет доктора Шнейдера.
Доктор Шнейдер с окаменевши лицом. Позади него с хаусом из магнитофона отплясывает Мышкин в пижаме. Доктор открывает ящик стола, задвигает подальше опасную бритву «золинген» и берет деньги.
Сцена 5. Горная дорога. В автобусе.
Мышкин: …Так что это за Настасья Филипповна?
За окнами автобуса, тем временем, пролетали западноевропейские ландшафты.
– О, брат! – мечтательно закатил глаза Рогожин, но вдруг спросил подозрительно:
– Тебе-то самому зачем?
– Вы, Парфен Рогожин, можете совершенно не волноваться, я по части компьютеров интересуюсь. И потом, у меня от таблеток, никакого энтузиазма к женщинам.
– У меня почти то же самое, – обрадовался Парфен. – Когда я трезвый, то я их как будто и не замечаю… Зато когда выпью – энтузиазма заметно больше…. Но тут все иначе вышло – стою на светофоре на красном,
Иван Иванович Охлобыстин
Даун Хаус
сценарий кинофильма по мотивам романа Ф.М. Достоевского «Идиот»
Примечание: 1. даун – человек страдающий болезнью дауна, в просторечье идиот. 2. Хаус – модное течение в танцевальной молодежной музыке конца двадцатого века.
Сцена 1. Швейцария. Виды гор.
Жизнь в Швейцарии исторически определялась двумя параметрами – горами и банками. Те и другие славились масштабами и постоянством. Только первые больше вторым, а вторые больше первым.
Так или иначе, но ранним июльским утром, на вьющейся по горному склону дороге появился рейсовый, международный автобус. Он прогудел мимо стерильного водопада, мимо небольшой фермы, с пасущимися на лужайке тучными коровами, мимо пустого придорожного кафе с экзотическим названием, означающим при переводе с немецкого «Козья верность», и на хорошей скорости въехал в туннель, вырубленный в скале
Сцена 2. Туннель
Но из туннеля автобус выезжать, отчего то не торопился, и со стороны вполне могло показаться, что с ним случилось, что-то трагическое, непоправимое. Однако вскоре все выяснилось:
Из темного провала раздались ритмичные отзвуки некой молодежной мелодии и вскоре за ними на солнце вышел князь Мышкин, двадцати пяти лет от роду и одетый по современному экстравагантно, при четырех серебряных серьгах в правом ухе, и с магнитофоном, который держал на плече. А уже следом за ним, с отчаянными гудками появился автобус.
Наконец звук клаксона прорвался сквозь музыку, Лев Николаевич обернулся и обнаружил транспортное средство.
– Идиот! Идиот! – взвизгнул по-немецки водитель вышеупомянутого, – Я мог тебя задавить! Ты мог погибнуть!
– Да, в этой проклятой жизни может случиться, что угодно, – согласился князь, прилепил к фаре жевательную резинку и вошел в салон.
Сцена 3. В автобусе.
– Это рейс Цюрих – Москва, предупредил его водитель.
– Согласен, – кивнул Мышкин, протянул ему билет и объяснил, – Захотелось пройтись, послушать музыку, подумать.
Озадаченный водитель проверил билет но, убедившись что с билетом все в порядке, сунул его в карман, и раздраженно надавил на педаль газа.
От неожиданного толчка некоторые пассажиры повалились со своих мест и получили множественные ушибы.
Рядом со своим местом Мышкин обнаружил еще двух господ, причем у одного была загипсована нога, он свалился между рядов кресел и ругался по-русски, другой пассажир пытался его поднять. Князь помог.
Усадили, но пассажир с переломом ни как не унимался:
– Все бы им над русским человеком издеваться. Ездят, как на тракторе. Я только на свое место залез, еле ногу разместил, а немчура дернул, и я ногу еще сильней поломал… Ох, как устал и как болит нога! – он кивнул на магнитофон Мышкина, – Заела твоя музыка.
– Это не заело, – вмешался князь, – это хаус. В моем противоречивом прошлом – молодежная эстрада, – и показал на свою стереосистему.
– Удобная музыка, я видел, – согласился с ним третий пассажир, – один негр меня водил в подвал и показывал, как другой негр пальцем по пластинкам скреб, а интуристы, как кузнечики прыгали, и доподлинно мне известно, что их бабы без всяких там слов, дают совокупиться…
Тот, что со сломанной ногой протянул руку Мышкину:
– Парфен Рогожин, коммерсант.
– Очень приятно, – пожал его руку Мышкин и также намеревался представиться, но Рогожин тут же предложил: – Выпьем «стременную»?
– Мне водку пить нельзя, – отказался князь.
– Ну, не знаю, а вот мне просто необходимо, – сообщил коммерсант. – Иначе никак. Страдаю от любви, за эту любовь пострадал, и от гнева отцовского, как партизан, в горах скрывался, в Швейцарских. Две недели пил с мегрелами, казахами и двумя белорусами. А ни одного порядочного швейцарца так и не встретил… Черт меня дернул на лыжи встать… – И он постучал по гипсу. – …не трезв был… За Настасью Филипповну – зазнобу мою! – Он достал из бархатных шаровар цвета индиго плоскую серебряную флягу, сделал из нее объемный глоток, обтер фляжку о красную сатиновую, с вышивкой косоворотку и вполне удовлетворился
– Да-с, со швейцарцами дело плохо. Они здесь совсем скоро повымрут, у них происходит упадок рождаемости от сексуальных свобод, – я еще в России в газете читал, – сказал третий. Экипированный, как штатный сотрудник Внешэкономбанка в серый мятый пиджачок, со сбитым набок таким же мятым галстуком.
– А кто такая эта – Настасья Филипповна? – не выдержал князь, но вовремя опомнился и поспешил все-таки представиться. – Я князь Мышкин, сирота, программист по образованию и практически исцеленный от целого ряда нервных недугов, которыми очень страдал. Меня доктор Шнейдер – главный в Европе по мозгам – успешно реабилитировал.
– Ну? – заинтересовался Рогожин.
– Теперь отлично. Захотелось, наконец, на свою историческую родину съездить. Никогда в России не был. И моим родителям так и не удалось.
– В каком смысле – не удалось? – не понял Парфен.
– В прямом – дедушка с бабушкой еще в начале века в Швейцарию переехали, – ответил Мышкин, – Дедушка в институте безудержно химию преподавал. Мама с папой в Париже познакомились.
– А потом? – не унимался коммерсант.
– А потом все умерли, а я в клинику лег на восемь лет… Месяц назад возникло одно незначительное дело по родственной линии, и я решил Москву посетить, хотя денег не было. Но доктор Шнейдер, друг дедушки – золотой человек – и денег на дорогу дал, и на карманные расходы…
Сцена 4. Кабинет доктора Шнейдера.
Доктор Шнейдер с окаменевши лицом. Позади него с хаусом из магнитофона отплясывает Мышкин в пижаме. Доктор открывает ящик стола, задвигает подальше опасную бритву «золинген» и берет деньги.
Сцена 5. Горная дорога. В автобусе.
Мышкин: …Так что это за Настасья Филипповна?
За окнами автобуса, тем временем, пролетали западноевропейские ландшафты.
– О, брат! – мечтательно закатил глаза Рогожин, но вдруг спросил подозрительно:
– Тебе-то самому зачем?
– Вы, Парфен Рогожин, можете совершенно не волноваться, я по части компьютеров интересуюсь. И потом, у меня от таблеток, никакого энтузиазма к женщинам.
– У меня почти то же самое, – обрадовался Парфен. – Когда я трезвый, то я их как будто и не замечаю… Зато когда выпью – энтузиазма заметно больше…. Но тут все иначе вышло – стою на светофоре на красном, трезвый, как стекло, а она дорожку переходит, ножками своими нежными с белой полосочки на белую переступает. Меня, будто громом поразило, век воли не видать, никогда такого не чувствовал. Полдня на этом светофоре и простоял. Думал обратно пойдет…
Оглавление:
-
1
-
1
-
1
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
2
-
3
-
3
-
3
-
3
-
3
-
3
-
3
-
3
-
3
-
3
-
4
-
4
-
4
-
4
-
4
-
5
-
5
-
5
-
5
-
5
-
5
-
5
-
5
-
5
-
6
-
6
-
6
-
6
-
6
-
6
-
6
-
6
-
6
-
6
-
6
-
6
-
6
-
6
-
6
-
6
-
6
-
6
-
7
-
7
-
7
-
7
-
7
-
7
-
7
-
7
-
7
-
7
-
7
-
7
-
7
-
7
-
7
-
7
-
7
-
7
-
7
-
8
-
8
-
8
-
8
-
8
-
8
-
9
-
10
-
10
-
10
-
10
-
10
-
10
-
10
-
10
-
10
-
10
-
11
-
11
-
11
-
11
-
11
-
11
-
12
-
12
-
12
-
12
-
12
-
12
-
12
-
12
-
12
-
13
-
13
-
13
-
13
-
13
-
13
-
13
-
13
-
13
-
13
-
13
-
13
-
13
-
13
-
13
-
13
-
13
-
13
-
14
-
14
-
14
-
14
-
14
-
14
-
14
-
14
-
14
-
14
-
14
-
14
-
14
-
15
-
15
-
16
-
16
-
16
-
16
-
16
-
16
-
17
-
17
-
17
-
17
-
17
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
18
-
19
-
19
-
19
-
19
-
19
-
19
-
19
-
20
-
20
-
20
-
21
-
21
-
21
-
21
-
21
-
22
-
22
-
22
-
22
-
23
-
23
-
23
-
23
-
23
-
23
-
23
-
23
-
23
-
24
-
24
-
24
-
24
-
24
-
24
Иван Иванович Охлобыстин
Даун Хаус
сценарий кинофильма по мотивам романа Ф.М. Достоевского «Идиот»
Примечание: 1. Даун – человек страдающий болезнью дауна, в просторечие — идиот.
2. Хаус – модное течение в танцевальной молодежной музыке конца двадцатого века.
Сцена 1. Швейцария. Виды гор
Жизнь в Швейцарии исторически определялась двумя параметрами – горами и банками. Те и другие славились масштабами и постоянством. Только первые больше вторым, а вторые больше первым.
Так или иначе, но ранним июльским утром, на вьющейся по горному склону дороге появился рейсовый, международный автобус. Он прогудел мимо стерильного водопада, мимо небольшой фермы, с пасущимися на лужайке тучными коровами, мимо пустого придорожного кафе с экзотическим названием, означающим при переводе с немецкого «Козья верность», и на хорошей скорости въехал в туннель, вырубленный в скале
Сцена 2. Туннель
Но из туннеля автобус выезжать, отчего то не торопился, и со стороны вполне могло показаться, что с ним случилось, что-то трагическое, непоправимое. Однако вскоре все выяснилось:
Из темного провала раздались ритмичные отзвуки некой молодежной мелодии и вскоре за ними на солнце вышел князь Мышкин, двадцати пяти лет от роду и одетый по современному экстравагантно, при четырех серебряных серьгах в правом ухе, и с магнитофоном, который держал на плече. А уже следом за ним, с отчаянными гудками появился автобус.
Наконец звук клаксона прорвался сквозь музыку, Лев Николаевич обернулся и обнаружил транспортное средство.
– Идиот! Идиот! – взвизгнул по-немецки водитель вышеупомянутого. – Я мог тебя задавить! Ты мог погибнуть!
– Да, в этой проклятой жизни может случиться, что угодно, – согласился князь, прилепил к фаре жевательную резинку и вошел в салон.
Сцена 3. В автобусе
– Это рейс Цюрих – Москва, – предупредил его водитель.
– Согласен, – кивнул Мышкин, протянул ему билет и объяснил: – Захотелось пройтись, послушать музыку, подумать.
Озадаченный водитель проверил билет но, убедившись что с билетом все в порядке, сунул его в карман, и раздраженно надавил на педаль газа.
От неожиданного толчка некоторые пассажиры повалились со своих мест и получили множественные ушибы.
Рядом со своим местом Мышкин обнаружил еще двух господ, причем у одного была загипсована нога, он свалился между рядов кресел и ругался по-русски, другой пассажир пытался его поднять. Князь помог.
Усадили, но пассажир с переломом ни как не унимался:
– Все бы им над русским человеком издеваться. Ездят, как на тракторе. Я только на свое место залез, еле ногу разместил, а немчура дернул, и я ногу еще сильней поломал… Ох, как устал и как болит нога! – он кивнул на магнитофон Мышкина: – Заела твоя музыка.
– Это не заело, – встрепенулся князь, – это хаус. В моем противоречивом прошлом – молодежная эстрада, – и показал на свою стереосистему.
– Удобная музыка, я видел, – согласился с ним третий пассажир, – один негр меня водил в подвал и показывал, как другой негр пальцем по пластинкам скреб, а интуристы, как кузнечики прыгали, и доподлинно мне известно, что их бабы без всяких там слов, дают совокупиться…
Тот, что со сломанной ногой протянул руку Мышкину:
– Парфён Рогожин, коммерсант.
– Очень приятно, – пожал его руку Мышкин и также намеревался представиться, но Рогожин тут же предложил: – Выпьем «стременную»?
– Мне водку пить нельзя, – отказался князь.
– Ну, не знаю, а вот мне просто необходимо, – сообщил коммерсант. – Иначе никак. Страдаю от любви, за эту любовь пострадал, и от гнева отцовского, как партизан, в горах скрывался, в Швейцарских. Две недели пил с мегрелами, казахами и двумя белорусами. А ни одного порядочного швейцарца так и не встретил… Черт меня дернул на лыжи встать… – и он постучал по гипсу, – …не трезв был… За Настасью Филипповну – зазнобу мою! – Он достал из бархатных шаровар цвета индиго плоскую серебряную флягу, сделал из нее объемный глоток, обтер фляжку о красную сатиновую, с вышивкой косоворотку и вполне удовлетворился
– Да-с, со швейцарцами дело плохо. Они здесь совсем скоро повымрут, у них происходит упадок рождаемости от сексуальных свобод – я еще в России в газете читал, – сказал третий, экипированный, как штатный сотрудник Внешэкономбанка в серый мятый пиджачок, со сбитым набок таким же мятым галстуком.
– А кто такая эта – Настасья Филипповна? – не выдержал князь, но вовремя опомнился и поспешил все-таки представиться. – Я князь Мышкин, сирота, программист по образованию и практически исцеленный от целого ряда нервных недугов, которыми очень страдал. Меня доктор Шнейдер – главный в Европе по мозгам – успешно реабилитировал.
– Ну? – заинтересовался Рогожин.
– Теперь отлично. Захотелось, наконец, на свою историческую родину съездить. Никогда в России не был. И моим родителям так и не удалось.
– В каком смысле – не удалось? – не понял Парфён.
– В прямом – дедушка с бабушкой еще в начале века в Швейцарию переехали, – ответил Мышкин. – Дедушка в институте безудержно химию преподавал. Мама с папой в Париже познакомились.
– А потом? – не унимался коммерсант.
– А потом все умерли, а я в клинику лег на восемь лет… Месяц назад возникло одно незначительное дело по родственной линии, и я решил Москву посетить, хотя денег не было. Но доктор Шнейдер, друг дедушки – золотой человек – и денег на дорогу дал, и на карманные расходы…
Сцена 4. Кабинет доктора Шнейдера
Доктор Шнейдер с окаменевши лицом. Позади него с хаусом из магнитофона отплясывает Мышкин в пижаме. Доктор открывает ящик стола, задвигает подальше опасную бритву «золинген» и берет деньги.
Сцена 5. В автобусе
(Мышкин) – …Так что это за Настасья Филипповна?
За окнами автобуса, тем временем, пролетали западноевропейские ландшафты.
– О, брат! – мечтательно закатил глаза Рогожин, но вдруг спросил подозрительно: – Тебе-то самому зачем?
– Вы, Парфён Рогожин, можете совершенно не волноваться, я по части компьютеров интересуюсь. И потом, у меня от таблеток, никакого энтузиазма к женщинам.
– У меня почти то же самое, – обрадовался Парфён. – Когда я трезвый, то я их как будто и не замечаю… Зато когда выпью – энтузиазма заметно больше…. Но тут все иначе вышло – стою на светофоре на красном, трезвый, как стекло, а она дорожку переходит, ножками своими нежными с белой полосочки на белую переступает.
Иван Иванович Охлобыстин
Даун Хаус
сценарий кинофильма по мотивам романа Ф.М. Достоевского «Идиот»
Примечание: 1. даун – человек страдающий болезнью дауна, в просторечье идиот. 2. Хаус – модное течение в танцевальной молодежной музыке конца двадцатого века.
Сцена 1. Швейцария. Виды гор.
Жизнь в Швейцарии исторически определялась двумя параметрами – горами и банками. Те и другие славились масштабами и постоянством. Только первые больше вторым, а вторые больше первым.
Так или иначе, но ранним июльским утром, на вьющейся по горному склону дороге появился рейсовый, международный автобус. Он прогудел мимо стерильного водопада, мимо небольшой фермы, с пасущимися на лужайке тучными коровами, мимо пустого придорожного кафе с экзотическим названием, означающим при переводе с немецкого «Козья верность», и на хорошей скорости въехал в туннель, вырубленный в скале
Сцена 2. Туннель
Но из туннеля автобус выезжать, отчего то не торопился, и со стороны вполне могло показаться, что с ним случилось, что-то трагическое, непоправимое. Однако вскоре все выяснилось:
Из темного провала раздались ритмичные отзвуки некой молодежной мелодии и вскоре за ними на солнце вышел князь Мышкин, двадцати пяти лет от роду и одетый по современному экстравагантно, при четырех серебряных серьгах в правом ухе, и с магнитофоном, который держал на плече. А уже следом за ним, с отчаянными гудками появился автобус.
Наконец звук клаксона прорвался сквозь музыку, Лев Николаевич обернулся и обнаружил транспортное средство.
– Идиот! Идиот! – взвизгнул по-немецки водитель вышеупомянутого, – Я мог тебя задавить! Ты мог погибнуть!
– Да, в этой проклятой жизни может случиться, что угодно, – согласился князь, прилепил к фаре жевательную резинку и вошел в салон.
Сцена 3. В автобусе.
– Это рейс Цюрих – Москва, предупредил его водитель.
– Согласен, – кивнул Мышкин, протянул ему билет и объяснил, – Захотелось пройтись, послушать музыку, подумать.
Озадаченный водитель проверил билет но, убедившись что с билетом все в порядке, сунул его в карман, и раздраженно надавил на педаль газа.
От неожиданного толчка некоторые пассажиры повалились со своих мест и получили множественные ушибы.
Рядом со своим местом Мышкин обнаружил еще двух господ, причем у одного была загипсована нога, он свалился между рядов кресел и ругался по-русски, другой пассажир пытался его поднять. Князь помог.
Усадили, но пассажир с переломом ни как не унимался:
– Все бы им над русским человеком издеваться. Ездят, как на тракторе. Я только на свое место залез, еле ногу разместил, а немчура дернул, и я ногу еще сильней поломал… Ох, как устал и как болит нога! – он кивнул на магнитофон Мышкина, – Заела твоя музыка.
– Это не заело, – вмешался князь, – это хаус. В моем противоречивом прошлом – молодежная эстрада, – и показал на свою стереосистему.
– Удобная музыка, я видел, – согласился с ним третий пассажир, – один негр меня водил в подвал и показывал, как другой негр пальцем по пластинкам скреб, а интуристы, как кузнечики прыгали, и доподлинно мне известно, что их бабы без всяких там слов, дают совокупиться…
Тот, что со сломанной ногой протянул руку Мышкину:
– Парфен Рогожин, коммерсант.
– Очень приятно, – пожал его руку Мышкин и также намеревался представиться, но Рогожин тут же предложил: – Выпьем «стременную»?
– Мне водку пить нельзя, – отказался князь.
– Ну, не знаю, а вот мне просто необходимо, – сообщил коммерсант. – Иначе никак. Страдаю от любви, за эту любовь пострадал, и от гнева отцовского, как партизан, в горах скрывался, в Швейцарских. Две недели пил с мегрелами, казахами и двумя белорусами. А ни одного порядочного швейцарца так и не встретил… Черт меня дернул на лыжи встать… – И он постучал по гипсу. – …не трезв был… За Настасью Филипповну – зазнобу мою! – Он достал из бархатных шаровар цвета индиго плоскую серебряную флягу, сделал из нее объемный глоток, обтер фляжку о красную сатиновую, с вышивкой косоворотку и вполне удовлетворился
– Да-с, со швейцарцами дело плохо. Они здесь совсем скоро повымрут, у них происходит упадок рождаемости от сексуальных свобод, – я еще в России в газете читал, – сказал третий. Экипированный, как штатный сотрудник Внешэкономбанка в серый мятый пиджачок, со сбитым набок таким же мятым галстуком.
– А кто такая эта – Настасья Филипповна? – не выдержал князь, но вовремя опомнился и поспешил все-таки представиться. – Я князь Мышкин, сирота, программист по образованию и практически исцеленный от целого ряда нервных недугов, которыми очень страдал. Меня доктор Шнейдер – главный в Европе по мозгам – успешно реабилитировал.
– Ну? – заинтересовался Рогожин.
– Теперь отлично. Захотелось, наконец, на свою историческую родину съездить. Никогда в России не был. И моим родителям так и не удалось.
– В каком смысле – не удалось? – не понял Парфен.
– В прямом – дедушка с бабушкой еще в начале века в Швейцарию переехали, – ответил Мышкин, – Дедушка в институте безудержно химию преподавал. Мама с папой в Париже познакомились.
– А потом? – не унимался коммерсант.
– А потом все умерли, а я в клинику лег на восемь лет… Месяц назад возникло одно незначительное дело по родственной линии, и я решил Москву посетить, хотя денег не было. Но доктор Шнейдер, друг дедушки – золотой человек – и денег на дорогу дал, и на карманные расходы…
Сцена 4. Кабинет доктора Шнейдера.
Доктор Шнейдер с окаменевши лицом. Позади него с хаусом из магнитофона отплясывает Мышкин в пижаме. Доктор открывает ящик стола, задвигает подальше опасную бритву «золинген» и берет деньги.
Сцена 5. Горная дорога. В автобусе.
Мышкин: …Так что это за Настасья Филипповна?
За окнами автобуса, тем временем, пролетали западноевропейские ландшафты.
– О, брат! – мечтательно закатил глаза Рогожин, но вдруг спросил подозрительно:
– Тебе-то самому зачем?
– Вы, Парфен Рогожин, можете совершенно не волноваться, я по части компьютеров интересуюсь. И потом, у меня от таблеток, никакого энтузиазма к женщинам.
– У меня почти то же самое, – обрадовался Парфен. – Когда я трезвый, то я их как будто и не замечаю… Зато когда выпью – энтузиазма заметно больше…. Но тут все иначе вышло – стою на светофоре на красном, трезвый, как стекло, а она дорожку переходит, ножками своими нежными с белой полосочки на белую переступает. Меня, будто громом поразило, век воли не видать, никогда такого не чувствовал. Полдня на этом светофоре и простоял. Думал обратно пойдет…
Сцена 6. Улицы Москвы. Светофор.
У перекрестка стоит «шестисотый мерседес» разрисованный в манере школы «палеха», как сувенирный поднос, а в нем сидит окаменевший Парфен, мимо с дикой скоростью мчатся машины и ритмично, как светомузыка, мигает светофор.
Сцена 5. В автобусе. Продолжение монолога Парфена.
Парфен: …Такая, сытная мадам! Поворот в ней какой-то особенный. Сама под два метра ростом. Сиски очень большие. А жопа такая, что я понял, что всю жизнь о такой мечтал.
– Точно, я слышал об этой Настасье Филипповне, она с ответственным секретарем совета Безопасности Тоцким сожительствует за большие деньги, – включился в беседу третий господин.
– Клевета!.. Я, дорогой, вам травмы сейчас нанесу… – рассердился Рогожин. – Потом я долго ее найти не мог. И вдруг случайно встречаю во французской булочной, что на Маяковке и, заметь, снова абсолютно тверезый. В булочной-то я с маклером встречался. Меня папа послал, очень папа просил один пароход выкупить. Так я маклера прогнал…
Сцена 7. Французская булочная.
Рогожин неприлично прогоняет маклера.
Сцена 5. В автобусе. Продолжение монолога Парфена.
Парфен: …и пароход не купил, а купил булочную…
Сцена 7. Французская булочная. Продолжение.
Рогожин держит за горло булочника в белом колпаке и отсчитывает ему деньги.
Сцена 5. В автобусе. Продолжение монолога Парфена.
Парфен: …и подарил булочную Настасье Филипповне, что бы она всю жизнь булочками свежими питалась…
Сцена 7. Французская булочная. Продолжение.
Парфен стоит, припав на одно колено и указывая на булочную, за ним стоит толстый пекарь в белом колпаке и держит каравай.
Сцена 5. В автобусе. Продолжение монолога Парфена.
Парфен…Но к папе я после этого уже не поехал, потому что папа с братом меня всенепременно утопили бы в пруду…
Сцена 8. У пруда.
На берегу пруда стоит престарелый папа с секцией батареи центрального отопления под мышкой и братом рядом. Брат держит в руках помповое ружье и кривую турецкую саблю. У обоих закрученные вверх кавалеристские усы и стрижки «под горшок».
Сцена 5. В автобусе. Продолжение монолога Парфена.
Парфен: …Поехал сюда за кордон. А папа узнал все от маклера и моего брата Сереги и поехал к Настасье Филипповне…
Сцена 9. Дом Настасьи Филипповны. Интерьер.
За столом сидит Рогожин-старший, на столе лежит секция батареи парового отопления. За спиной у отца стоит брат Серега с кривой саблей в одной руке и утюгом в другой. Перед ними в другом углу комнаты гордо стоит Настасья Филипповна.
Сцена 5. В автобусе. Продолжение монолога Парфена.
Парфен:…И папаша говорит: «Что голубка: под ледок булькнем или булочную возвернем?»
Та захохотала и все бумаги подписала…
Сцена 9. Дом Настасьи Филипповны. Интерьер. Продолжение.
Настасья Филипповна.:
– Ха!.. – комкает листки бумаги и кидает перед Рогожиными на стол. Сергей Рогожин честно и старательно начинает разглаживать документы утюгом. Н.Ф. говорит:
– Теперь я понимаю, чем эти булочки для Парфена зловонили. Теперь мне этот подарок того дороже во сто крат…
Сцена 5. В автобусе. Продолжение.
Парфен:…А папа неделю назад преставился, говорят от удара…
Сцена 10. Дом Рогожиных. Интерьер.
Окровавленная голова папы откидывается назад. Из чьей-то волосатой руки выпадает окровавленная бейсбольная бита.
Сцена 5. В автобусе. Окончание монолога Парфена.
Парфен: …Так я стал миллионщик. Папка был та еще сволочь, а на нечаянные капиталы я своей ненаглядной Настасье Филипповне куплю чисто три казино и баню. Возвращаюсь, мягко говоря, на Родину…
Сцена 11. Горная дорога. В автобусе.
Договорить он не успел, потому что с заднего сиденья поднялась пышных форм сестра милосердия со связкой клистиров в руках. У нее из-за плеча выглянули две хмурые физиономии в штатском с никелированными «утками» в руках. Сестра отчетливо произнесла буквально следующее: – Уважаемые господа пассажиры! Мы приветствуем вас на борту ультрасовременного автобуса «Белль – Женева – Берлин – Москва» и спешим напомнить, что по ходу следования вас ожидает процедура таможенного досмотра. Похищены бриллианты представляющие историческую ценность. И властям стало известно, что перевозятся они похитителями в их преступных кишечниках. Поэтому все пассажиры будут подвергнуты обязательному клистированию.
– Ну, это просто черт знает что! – возмутился Рогожин, – Надоело! Я, в конце концов, русский, а это многое объясняет.
– Ничего, – попытался его успокоить Мышкин, – Это не больно, а даже немного приятно. Мне у доктора Шнейдера часто кружку ставили.
– Да, да! – со знанием дела вмешалась в разговор сестра милосердия. – Очень сексуально! Вы знаете, что по всей Швейцарии идет поиск пропавших бриллиантов из короны самого Вильгельма Великого! Операция проходит под эгидой решения особой ассамблеи Евросоюза и обеспечивается силами Интерпола и Красного Креста.
Двое с горшками за ее спиной со значением кивнули.
Сцена 12. Горная дорога. В автобусе.
Тут в коридоре произошло особенное событие: кто-то черный без штанов, пытался вылезти в окно, но сильные руки утащили его обратно на свое сидение. Зазвенели наручники, сверкнул голубой молнией электрошок, и шум утих.
Сцена 11. Горная дорога. В автобусе. Продолжение диалога.
– От, что значит немецкий порядок! – восхитился третий собеседник. – И ведь найдут свои бриллианты! Никогда такому в России не бывать. Ни за что бы в Россию не вернулся, если бы не дела.
– А какие у тебя могут быть дела, таракан? – хмуро поинтересовался Рогожин, снимая штаны.
– Квартирный вопрос в Мытищах решить надо с бывшей женой, – с готовностью ответил тот. – Но теперь, после нашей с вами Парфен Сергеевич, сказочной встречи, я намерен предложить себя к вам в помощники. При ваших миллионах и моем знании юриспруденции такое вполне позволительно и даже обязательно.
– А я лечился, лечился и вылечился, – тоскливо поделился Мышкин…
Сцена 13. Пролет коровы. Компьютер.
…попутно наблюдая, как за окном автобуса пролетает корова.
Сцена 11. Горная дорога. В автобусе. Окончание диалога.
…Мышкин, дальше смотреть не решился, задернул занавески и включил магнитофон.
Зазвучала музыка Хаус.
Сцена 14. Москва. В автобусе.
Его разбудил голос Рогожина:
– Князь-брателлово! Просыпайся. Приехали. Москва – матушка!
Князь открыл глаза и действительно увидел через окно автобуса фасад гостиницы «Катерина».
– Слушай помоги! – попросил его Парфен, – Я тебе заплачу. Мне тут одну вещицу надо до метро донести.
– Нет, платить не надо, – запротестовал Мышкин, – Я и так помогу.
– Широкий ты человек! – восхитился Рогожин и пошел к выходу.
Сцена 15. Россия. Москва. Шлюзовая набережная.Натура.
На тротуаре его уже ждали – прямо перед автобусом стоял пожилой мужчина с плакатом, на котором было выведено черным маркером – «Рогожин». Позади мужчины стояла, прислоненная к стене гостиницы, металлическая дверь.
– Давай ее прямо сюда! К автобусу, – крикнул Парфен , указывая на дверь и сунув в руку встречающему несколько сотенных купюр. Пока из автобуса шумно выгружались интуристы, а князь отлеплял от фары автобуса жевачку, мужчина приволок дверь куда показал Парфен.
– Хватай, князь, сзади, там ручка приварена, – показал Рогожин Льву Николаевичу и толкнул безымянного знакомого по автобусу, – а ты, таракан, спереди хватай. Только вы дверь прямо надо мной несите.
Компаньоны подхватили дверь, Парфен оперся о костыли, и они двинулись по улице.
– Парфен Семенович! Как Москва переменилась! Все здесь иначе, чем я в альбомах видел! Красота, какая! Всюду стекло, люди такие нарядные, будто Новый год скоро, – заметил на ходу Мышкин.
– Что есть, то есть, в Москве каждый день Новый год, – подтвердил тот и спросил: – Ты на метро?
– Нет, – ответил князь, – Родственники у меня тут рядом живут. Признаться, я немного волнуюсь перед встречей с ними.
– Я тоже всегда волнуюсь, перед встречей с братом Серегой, он такой выдумщик, – сказал Рогожин.
Сцена 15. Крыша соседнего дома.
В это время на крыше соседнего дома нервничал вышеупомянутый брат Серега со снайперской винтовкой в руках. Ему никак не удавалось толком прицелиться.
Из-под двери виднелись только чьи-то ноги и резиновые стопки костылей. Наконец дверь вползла в подземный переход, ведущий прямо к метро, и исчезла там навсегда. Зато вскоре на улицу вышел странный молодой человек с огромным стерео центром на плече, и спокойно зашагал в сторону Павелецкого вокзала. Но Серега уже не стал следить за ним, а только раздраженно шлепнул винтовку по инкрустированному золотой вязью прикладу и начал ее укладывать в футляр из-под контрабаса.
Сцена 17. Дом Епанчина. Приемная. Интерьер.
Князь вошел в приемную генерала Епанчина, огляделся по сторонам и поставил на журнальный столик свой магнитофон, рядом с чучелом медведя.
– Вам кого? – подозрительно уточнил у него секретарь в белом фраке, сидящий в кресле под огромным аквариумом с плавающими в нем щуками.
– Мне Ивана Федоровича, – застенчиво признался Мышкин.
– А зачем? – не удовлетворился секретарь.
– Да я и не знаю, – еще больше смутился посетитель, – С одной стороны мы вроде, как родственники, с другой – даже не знаю. Наверное, это что-то совсем уж родственно-сокровенное. Я за этим из-за границы приехал.
Понять как вести себя с нежданным гостем секретарь окончательно не смог.
– Боюсь, что генерала скоро не будет, он человек занятой, – выдавил он и спросил, – Вы, наверное, денег просить?
– Да, денег абсолютно нет, те франки которые мне Шнейдер на дорогу дал, я на билет потратил и на жевачку, – согласился князь, хотя счел разумным внести ясность, – Но денег мне от генерала не нужно. Но знаю, где они лежат.
– Где? – поинтересовался секретарь.
– В трубке! – мечтательно вздохнул посетитель, но все-таки добавил. – Поговорить о жизни любопытно. О том, о сем.
– Ну, тогда ждите, – окончательно запутался в чувствах секретарь. – Без Гавриила Ардалионовича вопросы про трубку мне решать невозможно. Он придет, я ему доложу, а он доложит генералу. Все проще простого.
– А можно я немного потанцую? – попросил Мышкин.
– Милости просим, – пожал плечами молодой человек.
Князь включил магнитофон, вышел в центр приемной и стал топтаться в ритм звуку.
Сцена 18. Дом Епанчина. Приемная. Интерьер. Продолжение.
В приемную крупными шагами вошел Гавриил Ардалионович, с недоумением посмотрел на танцующего князя и обратился к секретарю
– Эдиссий, это чего за упражнения?
– Это дальний родственник, нашего генерала, из-за границы, – вытянулся в струнку тот. – Имеет к Ивану Федоровичу дело-с!
– Счас доложу, – понятливо кивнул Гавриил Ардалионович и скрылся в кабинете.
Скоро он выглянул обратно и жестом пригласил Мышкина в кабинет генерала. Князь выключил свой магнитофон, взял его в руку и направился в указанном направлении.
Сцена 19. Кабинет Епанчина. Интерьер.
Генерал его ждал, сидя в кресле за огромным дубовым столом, в добротном английском костюме от Альфреда Виго.
– Так-с, – поприветствовал он вошедшего и кокетливо поправил очки в тонкой золотой оправе. – Чем могу служить?
– Дела неотлагательного к вам я никакого не имею; цель моя была просто познакомиться. Для этого я и приехал из Швейцарии, – ответил князь.
– Очень похвально, но не совсем логично, – приосанился Иван Федорович и спросил, – Что меня так хорошо знают в Швейцарии?
– Совсем не знают, и боюсь, что совсем вы им не интересны, – признался Мышкин.
– Еще не понятней, – насупился генерал, – Так что же будем делать? Сами уйдете или мне охрану вызывать?
– Вы меня, Иван Федорович, не поняли, – улыбнулся князь, – Я состою в связи с вашей супругой.
– Увольте, все связи моей супруги я помню и контролирую, – возразил Епанчин. – Однако о вас мне не докладывали.
– Да, я по родственной линии состою, – затараторил Мышкин, – Мне ваша супруга почти троюродная тетка. Плоть от плоти, кровь от крови. Мы одни из Мышкиных на всем белом свете и остались. Потому что еще один – Аристарх Никодимыч, тот что по дворянским собраниям и судам пороги обивал, бумаги собирал, что мы, мол, князья – не меньше, нам пол севера и пол юга наследственно принадлежат, так он в прошлом году помер трагически под молоковозом. Пошел за молоком и хрусть! Мне подробно об этой неприятности из суда отписали…
Сцена 20. Улица провинциального города. Гибель дворянина.
Пожилой дворянин в медалях тайком сливает из стоящего на обочине молоковоза молоко. Машина тихо трогается с места и давит пожилого дворянина всмятку.
Сцена 19. Кабинет Епанчина. Интерьер. Продолжение.
– От оно как! – сделал свой вывод из рассказа молодого человека генерал и потер руки. – Да ты, брат, дурачок, видно.
– Ну, надо же! От вас ничего не утаишь, на то вы и генерал! – воскликнул Мышкин, преданно глядя в глаза почтенному вояке. – Хотя я лечился очень долго в Швейцарии. Мой доктор – доктор Шнейдер, говорил, что я практически здоров, только мне нервничать нельзя и увлекаться.
– А ты мне определенно нравишься! Мне тоже увлекаться вредно. Намедни я увлекся, и две катушки гуманитарного кабеля в буру продул, – признался Иван Федорович и обратился к Гавриилу Ардалионовичу. – Ты, Ганя, комнаты сдаешь у себя, так возьми его к себе жить.
– Зачем же? – стал отнекиваться князь. – Я и сам способен устроиться!
– Ничего, так надежней будет, – объяснил генерал, – У меня три дочери – Александра, Аделаида и Аглая. Тоже дуры набитые. Вдруг вы, где случайно, друг на друга наткнетесь. Дети тоже дураками получатся. А у Гани вы под присмотром будете.
– Хорошо, – смирился Мышкин.
– Ганя, иди ко мне поближе, – позвал молодого человека Иван Федорович, доставая из ящика стола чувственный портрет женщины с бутоном розы в руках, обрамленный золоченным багетом. – Вот она – Настасья Филипповна, как живая. Твоя будущая половина. Возьми, она тебе на память прислала. Счастливчик.
Гавриил Арделионович нерешительно взял портрет и начал размышлять вслух:
– Оно конечно – женщина она интересная, но ведь она с Тоцким сожительствует, а до этого еще могла с кем-нибудь и неоднократно. Не будет ли конфуза!? У меня мама напряглась уже.
– Какая разница, Ганя!? – нахмурился генерал, – Я тебе за ней два вагона тушенки дам из продпостаки госрезерва, а не станешь жениться – хрен тебе, а не мясные изделия.
– Настасья Филипповна!? – заинтересовался князь. – Позвольте полюбопытствовать. У меня один знакомый ее в баню обещал отвести. Рогожин Парфен Сергеевич. Редкого гуманизма фабрикант.
– Рогожин – не жилец, – хмыкнул Гавриил Ардалионович, – давеча его брат спьяну хвалился, что удавит, как встретит, что бы папины миллионы не делить.
Иван Иванович Охлобыстин
Даун Хаус
сценарий кинофильма по мотивам романа Ф.М. Достоевского «Идиот»
Примечание: 1. Даун – человек страдающий болезнью дауна, в просторечие — идиот.
2. Хаус – модное течение в танцевальной молодежной музыке конца двадцатого века.
Сцена 1. Швейцария. Виды гор
Жизнь в Швейцарии исторически определялась двумя параметрами – горами и банками. Те и другие славились масштабами и постоянством. Только первые больше вторым, а вторые больше первым.
Так или иначе, но ранним июльским утром, на вьющейся по горному склону дороге появился рейсовый, международный автобус. Он прогудел мимо стерильного водопада, мимо небольшой фермы, с пасущимися на лужайке тучными коровами, мимо пустого придорожного кафе с экзотическим названием, означающим при переводе с немецкого «Козья верность», и на хорошей скорости въехал в туннель, вырубленный в скале
Сцена 2. Туннель
Но из туннеля автобус выезжать, отчего то не торопился, и со стороны вполне могло показаться, что с ним случилось, что-то трагическое, непоправимое. Однако вскоре все выяснилось:
Из темного провала раздались ритмичные отзвуки некой молодежной мелодии и вскоре за ними на солнце вышел князь Мышкин, двадцати пяти лет от роду и одетый по современному экстравагантно, при четырех серебряных серьгах в правом ухе, и с магнитофоном, который держал на плече. А уже следом за ним, с отчаянными гудками появился автобус.
Наконец звук клаксона прорвался сквозь музыку, Лев Николаевич обернулся и обнаружил транспортное средство.
– Идиот! Идиот! – взвизгнул по-немецки водитель вышеупомянутого. – Я мог тебя задавить! Ты мог погибнуть!
– Да, в этой проклятой жизни может случиться, что угодно, – согласился князь, прилепил к фаре жевательную резинку и вошел в салон.
Сцена 3. В автобусе
– Это рейс Цюрих – Москва, – предупредил его водитель.
– Согласен, – кивнул Мышкин, протянул ему билет и объяснил: – Захотелось пройтись, послушать музыку, подумать.
Озадаченный водитель проверил билет но, убедившись что с билетом все в порядке, сунул его в карман, и раздраженно надавил на педаль газа.
От неожиданного толчка некоторые пассажиры повалились со своих мест и получили множественные ушибы.
Рядом со своим местом Мышкин обнаружил еще двух господ, причем у одного была загипсована нога, он свалился между рядов кресел и ругался по-русски, другой пассажир пытался его поднять. Князь помог.
Усадили, но пассажир с переломом ни как не унимался:
– Все бы им над русским человеком издеваться. Ездят, как на тракторе. Я только на свое место залез, еле ногу разместил, а немчура дернул, и я ногу еще сильней поломал… Ох, как устал и как болит нога! – он кивнул на магнитофон Мышкина: – Заела твоя музыка.
– Это не заело, – встрепенулся князь, – это хаус. В моем противоречивом прошлом – молодежная эстрада, – и показал на свою стереосистему.
– Удобная музыка, я видел, – согласился с ним третий пассажир, – один негр меня водил в подвал и показывал, как другой негр пальцем по пластинкам скреб, а интуристы, как кузнечики прыгали, и доподлинно мне известно, что их бабы без всяких там слов, дают совокупиться…
Тот, что со сломанной ногой протянул руку Мышкину:
– Парфён Рогожин, коммерсант.
– Очень приятно, – пожал его руку Мышкин и также намеревался представиться, но Рогожин тут же предложил: – Выпьем «стременную»?
– Мне водку пить нельзя, – отказался князь.
– Ну, не знаю, а вот мне просто необходимо, – сообщил коммерсант. – Иначе никак. Страдаю от любви, за эту любовь пострадал, и от гнева отцовского, как партизан, в горах скрывался, в Швейцарских. Две недели пил с мегрелами, казахами и двумя белорусами. А ни одного порядочного швейцарца так и не встретил… Черт меня дернул на лыжи встать… – и он постучал по гипсу, – …не трезв был… За Настасью Филипповну – зазнобу мою! – Он достал из бархатных шаровар цвета индиго плоскую серебряную флягу, сделал из нее объемный глоток, обтер фляжку о красную сатиновую, с вышивкой косоворотку и вполне удовлетворился
– Да-с, со швейцарцами дело плохо. Они здесь совсем скоро повымрут, у них происходит упадок рождаемости от сексуальных свобод – я еще в России в газете читал, – сказал третий, экипированный, как штатный сотрудник Внешэкономбанка в серый мятый пиджачок, со сбитым набок таким же мятым галстуком.
– А кто такая эта – Настасья Филипповна? – не выдержал князь, но вовремя опомнился и поспешил все-таки представиться. – Я князь Мышкин, сирота, программист по образованию и практически исцеленный от целого ряда нервных недугов, которыми очень страдал. Меня доктор Шнейдер – главный в Европе по мозгам – успешно реабилитировал.
– Ну? – заинтересовался Рогожин.
– Теперь отлично. Захотелось, наконец, на свою историческую родину съездить. Никогда в России не был. И моим родителям так и не удалось.
– В каком смысле – не удалось? – не понял Парфён.
– В прямом – дедушка с бабушкой еще в начале века в Швейцарию переехали, – ответил Мышкин. – Дедушка в институте безудержно химию преподавал. Мама с папой в Париже познакомились.
– А потом? – не унимался коммерсант.
– А потом все умерли, а я в клинику лег на восемь лет… Месяц назад возникло одно незначительное дело по родственной линии, и я решил Москву посетить, хотя денег не было. Но доктор Шнейдер, друг дедушки – золотой человек – и денег на дорогу дал, и на карманные расходы…
Сцена 4. Кабинет доктора Шнейдера
Доктор Шнейдер с окаменевши лицом. Позади него с хаусом из магнитофона отплясывает Мышкин в пижаме. Доктор открывает ящик стола, задвигает подальше опасную бритву «золинген» и берет деньги.
Сцена 5. В автобусе
(Мышкин) – …Так что это за Настасья Филипповна?
За окнами автобуса, тем временем, пролетали западноевропейские ландшафты.
– О, брат! – мечтательно закатил глаза Рогожин, но вдруг спросил подозрительно: – Тебе-то самому зачем?
– Вы, Парфён Рогожин, можете совершенно не волноваться, я по части компьютеров интересуюсь. И потом, у меня от таблеток, никакого энтузиазма к женщинам.
– У меня почти то же самое, – обрадовался Парфён. – Когда я трезвый, то я их как будто и не замечаю… Зато когда выпью – энтузиазма заметно больше…. Но тут все иначе вышло – стою на светофоре на красном, трезвый, как стекло, а она дорожку переходит, ножками своими нежными с белой полосочки на белую переступает. Меня, будто громом поразило, век воли не видать, никогда такого не чувствовал. Полдня на этом светофоре и простоял. Думал обратно пойдет…
Сцена 6. Улицы Москвы. Светофор
У перекрестка стоит «шестисотый мерседес» разрисованный в манере школы «палеха», как сувенирный поднос, а в нем сидит окаменевший Парфён, мимо с дикой скоростью мчатся машины и ритмично, как светомузыка, мигает светофор.
Сцена 5. В автобусе (продолжение монолога Парфёна)
(Парфён) – …Такая, сытная мадам! Поворот в ней какой-то особенный. Сама под два метра ростом. Сиськи очень большие. А жопа такая, что я понял, что всю жизнь о такой мечтал.
– Точно, я слышал об этой Настасье Филипповне, она с ответственным секретарем совета Безопасности Тоцким сожительствует за большие деньги, – включился в беседу третий господин.
– Клевета!.. Я, дорогой, вам травмы сейчас нанесу… – рассердился Рогожин. – Потом я долго ее найти не мог. И вдруг случайно встречаю во французской булочной, что на Маяковке и, заметь, снова абсолютно тверезый. В булочной-то я с маклером встречался. Меня папа послал, очень папа просил один пароход выкупить. Так я маклера прогнал…
Сцена 7. Французская булочная
Рогожин неприлично прогоняет маклера.
Сцена 5. В автобусе (продолжение монолога Парфёна)
(Парфён) – …и пароход не купил, а купил булочную…
Сцена 7. Французская булочная (продолжение)
Рогожин держит за горло булочника в белом колпаке и отсчитывает ему деньги.
Сцена 5. В автобусе (продолжение монолога Парфёна)
(Парфён) –…и подарил булочную Настасье Филипповне, что бы она всю жизнь булочками свежими питалась…
Сцена 7. Французская булочная (продолжение)
Парфён стоит, припав на одно колено и указывая на булочную, за ним стоит толстый пекарь в белом колпаке и держит каравай.
Сцена 5. В автобусе (продолжение монолога Парфёна)
(Парфён) – …Но к папе я после этого уже не поехал, потому что папа с братом меня всенепременно утопили бы в пруду…
Сцена 8. У пруда
На берегу пруда стоит престарелый папа с секцией батареи центрального отопления под мышкой и братом рядом. Брат держит в руках помповое ружье и кривую турецкую саблю. У обоих закрученные вверх кавалерийские усы и стрижки «под горшок».
Сцена 5. В автобусе (продолжение монолога Парфёна)
(Парфён) – …Поехал сюда, за кордон. А папа узнал все от маклера и моего брата Сереги и поехал к Настасье Филипповне…
Сцена 9. Дом Настасьи Филипповны
За столом сидит Рогожин-старший, на столе лежит секция батареи парового отопления. За спиной у отца стоит брат Серега с кривой саблей в одной руке и утюгом в другой. Перед ними в другом углу комнаты гордо стоит Настасья Филипповна.
Сцена 5. В автобусе (продолжение монолога Парфёна)
(Парфён) – …и папаша говорит: «Что голубка: под ледок булькнем или булочную возвернем?»
Та захохотала и все бумаги подписала…
Сцена 9. Дом Настасьи Филипповны (продолжение)
Настасья Филипповна:
– Ха!.. – комкает листки бумаги и кидает перед Рогожиными на стол.
Сергей Рогожин честно и старательно начинает разглаживать документы утюгом. Настасья Филипповна говорит:
– Теперь я понимаю, чем эти булочки для Парфёна зловонили. Теперь мне этот подарок того дороже во сто крат…
Сцена 5. В автобусе (продолжение монолога Парфёна)
(Парфён) – …А папа неделю назад преставился, говорят от удара…
Сцена 10. Дом Рогожиных
Окровавленная голова папы откидывается назад. Из чьей-то волосатой руки выпадает окровавленная бейсбольная бита.
Сцена 5. В автобусе (окончание монолога Парфёна)
(Парфён) – …Так я стал миллионщик. Папка был та еще сволочь, а на нечаянные капиталы я своей ненаглядной Настасье Филипповне куплю чисто три казино и баню. Возвращаюсь, мягко говоря, на Родину…
Сцена 11. Горная дорога. В автобусе
Договорить он не успел, потому что с заднего сиденья поднялась пышных форм сестра милосердия со связкой клистиров в руках. У нее из-за плеча выглянули две хмурые физиономии в штатском с никелированными «утками» в руках. Сестра отчетливо произнесла буквально следующее:
– Уважаемые господа пассажиры! Мы приветствуем вас на борту ультрасовременного автобуса «Белль – Женева – Берлин – Москва» и спешим напомнить, что по ходу следования вас ожидает процедура таможенного досмотра. Похищены бриллианты представляющие историческую ценность. И властям стало известно, что перевозятся они похитителями в их преступных кишечниках. Поэтому все пассажиры будут подвергнуты обязательному клистированию.
– Ну, это просто черт знает что! – возмутился Рогожин. – Надоело! Я, в конце концов, русский, а это многое объясняет.
– Ничего, – попытался его успокоить Мышкин, – это не больно, а даже немного приятно. Мне у доктора Шнейдера часто кружку ставили.
– Да, да! – со знанием дела вмешалась в разговор сестра милосердия. – Очень сексуально! Вы знаете, что по всей Швейцарии идет поиск пропавших бриллиантов из короны самого Вильгельма Великого! Операция проходит под эгидой решения особой ассамблеи Евросоюза и обеспечивается силами Интерпола и Красного Креста.
Двое с горшками за ее спиной со значением кивнули.
Сцена 12. Горная дорога. В автобусе
Тут в коридоре произошло особенное событие: кто-то черный без штанов, пытался вылезти в окно, но сильные руки утащили его обратно на свое сидение. Зазвенели наручники, сверкнул голубой молнией электрошок, и шум утих.
Сцена 11. Горная дорога. В автобусе (продолжение)
– От, что значит немецкий порядок! – восхитился третий собеседник. – И ведь найдут свои бриллианты! Никогда такому в России не бывать. Ни за что бы в Россию не вернулся, если бы не дела.
– А какие у тебя могут быть дела, таракан? – хмуро поинтересовался Рогожин, снимая штаны.
– Квартирный вопрос в Мытищах решить надо с бывшей женой, – с готовностью ответил тот. – Но теперь, после нашей с вами Парфён Сергеевич, сказочной встречи, я намерен предложить себя к вам в помощники. При ваших миллионах и моем знании юриспруденции такое вполне позволительно и даже обязательно.
– А я лечился, лечился и вылечился, – тоскливо поделился Мышкин…
Сцена 13. Пролет коровы
…попутно наблюдая, как за окном автобуса пролетает корова.
Сцена 11. Горная дорога. В автобусе (окончание)
Мышкин, дальше смотреть не решился, задернул занавески и включил магнитофон.
Зазвучала музыка Хаус.
Сцена 14. Россия. Москва. В автобусе
Его разбудил голос Рогожина:
– Князь-брателлово! Просыпайся. Приехали. Москва – матушка!
Князь открыл глаза и действительно увидел через окно автобуса фасад гостиницы «Катерина».
– Слушай помоги! – попросил его Парфён. – Я тебе заплачу. Мне тут одну вещицу надо до метро донести.
– Нет, платить не надо, – запротестовал Мышкин. – Я и так помогу.
– Широкий ты человек! – восхитился Рогожин и пошел к выходу.
Сцена 15. Россия. Москва. Шлюзовая набережная
На тротуаре его уже ждали – прямо перед автобусом стоял пожилой мужчина с плакатом, на котором было выведено черным маркером – «Рогожин». Позади мужчины стояла, прислоненная к стене гостиницы, металлическая дверь.
– Давай ее прямо сюда! К автобусу, – крикнул Парфён, указывая на дверь и сунув в руку встречающему несколько сотенных купюр. Пока из автобуса шумно выгружались интуристы, а князь отлеплял от фары автобуса жевачку, мужчина приволок дверь куда показал Парфён.
– Хватай, князь, сзади, там ручка приварена, – показал Рогожин Льву Николаевичу и толкнул безымянного знакомого по автобусу, – а ты, таракан, спереди хватай. Только вы дверь прямо надо мной несите.
Компаньоны подхватили дверь, Парфён оперся о костыли, и они двинулись по улице.
– Парфён Семенович! Как Москва переменилась! Все здесь иначе, чем я в альбомах видел! Красота, какая! Всюду стекло, люди такие нарядные, будто Новый год скоро, – заметил на ходу Мышкин.
– Что есть, то есть, в Москве каждый день Новый год, – подтвердил тот и спросил: – Ты на метро?
– Нет, – ответил князь. – Родственники у меня тут рядом живут. Признаться, я немного волнуюсь перед встречей с ними.
– Я тоже всегда волнуюсь, перед встречей с братом Серегой, он такой выдумщик, – сказал Рогожин.
Сцена 16. Крыша соседнего дома
В это время на крыше соседнего дома нервничал вышеупомянутый брат Серега со снайперской винтовкой в руках. Ему никак не удавалось толком прицелиться.
Из-под двери виднелись только чьи-то ноги и резиновые стопки костылей. Наконец дверь вползла в подземный переход, ведущий прямо к метро, и исчезла там навсегда. Зато вскоре на улицу вышел странный молодой человек с огромным стерео центром на плече, и спокойно зашагал в сторону Павелецкого вокзала. Но Серега уже не стал следить за ним, а только раздраженно шлепнул винтовку по инкрустированному золотой вязью прикладу и начал ее укладывать в футляр из-под контрабаса.
Сцена 17. Дом Епанчина. Приемная
Князь вошел в приемную генерала Епанчина, огляделся по сторонам и поставил на журнальный столик свой магнитофон, рядом с чучелом медведя.
– Вам кого? – подозрительно уточнил у него секретарь в белом фраке, сидящий в кресле под огромным аквариумом с плавающими в нем щуками.
– Мне Ивана Федоровича, – застенчиво признался Мышкин.
– А зачем? – не удовлетворился секретарь.
– Да я и не знаю, – еще больше смутился посетитель, – с одной стороны мы вроде, как родственники, с другой – даже не знаю. Наверное, это что-то совсем уж родственно-сокровенное. Я за этим из-за границы приехал.
Понять как вести себя с нежданным гостем секретарь окончательно не смог.
– Боюсь, что генерала скоро не будет, он человек занятой, – выдавил он и спросил: – Вы, наверное, денег просить?
– Да, денег абсолютно нет, те франки которые мне Шнейдер на дорогу дал, я на билет потратил и на жевачку, – согласился князь, хотя счел разумным внести ясность, – но денег мне от генерала не нужно. Но знаю, где они лежат.
– Где? – поинтересовался секретарь.
– В трубке! – мечтательно вздохнул посетитель, но все-таки добавил. – Поговорить о жизни любопытно. О том, о сем.
– Ну, тогда ждите, – окончательно запутался в чувствах секретарь. – Без Гавриила Ардалионовича вопросы про трубку мне решать невозможно. Он придет, я ему доложу, а он доложит генералу. Все проще простого.
– А можно я немного потанцую? – попросил Мышкин.
– Милости просим, – пожал плечами молодой человек.
Князь включил магнитофон, вышел в центр приемной и стал топтаться в ритм звуку.
Сцена 18. Дом Епанчина. Приемная
В приемную крупными шагами вошел Гавриил Ардалионович, с недоумением посмотрел на танцующего князя и обратился к секретарю
– Эдиссий, это чего за упражнения?
– Это дальний родственник, нашего генерала, из-за границы, – вытянулся в струнку тот. – Имеет к Ивану Федоровичу дело-с!
– Сейчас доложу, – понятливо кивнул Гавриил Ардалионович и скрылся в кабинете.
Скоро он выглянул обратно и жестом пригласил Мышкина в кабинет генерала. Князь выключил свой магнитофон, взял его в руку и направился в указанном направлении.
Сцена 19. Кабинет Епанчина
Генерал его ждал, сидя в кресле за огромным дубовым столом, в добротном английском костюме от Альфреда Виго.
– Так-с, – поприветствовал он вошедшего и кокетливо поправил очки в тонкой золотой оправе. – Чем могу служить?
– Дела неотлагательного к вам я никакого не имею; цель моя была просто познакомиться. Для этого я и приехал из Швейцарии, – ответил князь.
– Очень похвально, но не совсем логично, – приосанился Иван Федорович и спросил: – Что меня так хорошо знают в Швейцарии?
– Совсем не знают, и боюсь, что совсем вы им не интересны, – признался Мышкин.
– Еще не понятней, – насупился генерал. – Так что же будем делать? Сами уйдете или мне охрану вызывать?
– Вы меня, Иван Федорович, не поняли, – улыбнулся князь, – я состою в связи с вашей супругой.
– Увольте, все связи моей супруги я помню и контролирую, – возразил Епанчин. – Однако о вас мне не докладывали.
– Да, я по родственной линии состою, – затараторил Мышкин, – мне ваша супруга почти троюродная тетка. Плоть от плоти, кровь от крови. Мы одни из Мышкиных на всем белом свете и остались. Потому что еще один – Аристарх Никодимыч, тот что по дворянским собраниям и судам пороги обивал, бумаги собирал, что мы, мол, князья и нам пол севера и пол юга, не меньше, наследственно принадлежат – так он в прошлом году помер трагически под молоковозом. Пошел за молоком и хрусть! Мне подробно об этой неприятности из суда отписали…
Сцена 20. Улица провинциального города.
Гибель дворянина
Пожилой дворянин в медалях тайком сливает из стоящего на обочине молоковоза молоко. Машина тихо трогается с места и давит пожилого дворянина всмятку.
Сцена 19. Кабинет Епанчина (продолжение)
– От оно как! – сделал свой вывод из рассказа молодого человека генерал и потер руки. – Да ты, брат, дурачок, видно.
– Ну, надо же! От вас ничего не утаишь, на то вы и генерал! – воскликнул Мышкин, преданно глядя в глаза почтенному вояке. – Хотя я лечился очень долго в Швейцарии. Мой доктор – доктор Шнейдер, говорил, что я практически здоров, только мне нервничать нельзя и увлекаться.
– А ты мне определенно нравишься! Мне тоже увлекаться вредно. Намедни я увлекся, и две катушки гуманитарного кабеля в буру продул, – признался Иван Федорович и обратился к Гавриилу Ардалионовичу: – Ты, Ганя, комнаты сдаешь у себя, так возьми его к себе жить.
– Зачем же? – стал отнекиваться князь. – Я и сам способен устроиться!
– Ничего, так надежней будет, – объяснил генерал, – у меня три дочери – Александра, Аделаида и Аглая. Тоже дуры набитые. Вдруг вы, где случайно, друг на друга наткнетесь. Дети тоже дураками получатся. А у Гани вы под присмотром будете.
– Хорошо, – смирился Мышкин.
– Ганя, иди ко мне поближе, – позвал молодого человека Иван Федорович, доставая из ящика стола чувственный портрет женщины с бутоном розы в руках, обрамленный золоченным багетом. – Вот она – Настасья Филипповна, как живая. Твоя будущая половина. Возьми, она тебе на память прислала. Счастливчик.
Гавриил Ардалионович нерешительно взял портрет и начал размышлять вслух:
– Оно конечно – женщина она интересная, но ведь она с Тоцким сожительствует, а до этого еще могла с кем-нибудь и неоднократно. Не будет ли конфуза!? У меня мама напряглась уже.
– Какая разница, Ганя!? – нахмурился генерал. – Я тебе за ней два вагона тушенки дам из продпоставки госрезерва, а не станешь жениться – хрен тебе, а не мясные изделия.
– Настасья Филипповна!? – заинтересовался князь. – Позвольте полюбопытствовать. У меня один знакомый ее в баню обещал отвести. Рогожин Парфён Сергеевич. Редкого гуманизма фабрикант.
– Рогожин – не жилец, – хмыкнул Гавриил Ардалионович, – давеча его брат спьяну хвалился, что удавит, как встретит, что бы папины миллионы не делить.
Сцена 19. Кабинет Епанчина (продолжение)
Мышкин взял в руки портрет женщины и поднес его к самому лицу, словно надеялся вдохнуть запах исходящий от ее каштановых кудрей…
Сцена 21. Кабинет Епанчина.
Изображение хулиганит
Но тут произошло неожиданное, Настасья Филипповна подмигнула ему с портрета, протянула руку и железной хваткой защемила ему нос. Князь застонал и стал метаться по кабинету, отрывая портрет от лица.
Сцена 19. Кабинет Епанчина (продолжение)
Пока он упражнялся, генерал давал наставления Гавриилу Ардалионовичу:
– Не пристало тебе, Ганя, рыло от нее воротить. Мне надо эту мадам от Тоцкого дистанцировать, что бы Тоцкий на моей прыщавой Александре женился, и мы, наконец, слили наши предприятия в единый пищевой холдинг. А тебе, ладно – три вагона тушенки и мою клюшку для гольфа. Да и, кстати о Парфёне – конкурент! Ты на его брата не уповай особо, Парфён сам не промах. Помнишь, как он в доктора с нашим котом играл?..
Сцена 22. Пионерская комната
Хорошенький мальчик в пионерской форме, с плоскогубцами в руках, стоит на фоне прикрепленного к доске котика. Котик недовольно кричит.
Сцена 19. Кабинет Епанчина (продолжение)
– Помню, – кивнул Гавриил Ардалионович.
– Так-то! – поднял к потолку палец генерал. – Так что бери моего дурака родственника и веди к себе домой. Вишь, он фото слушает!
Сцена 21. Кабинет Епанчина.
Изображение хулиганит (продолжение)
В это время князь старался избавиться от хулиганствующего изображения, которое перехватило его другой рукой за ухо.
Сцена 19. Кабинет Епанчина (окончание)
Гавриил Ардалионович подхватил князя под локоть и повел на улицу.
Сцена 23. Лестница в доме Епанчина
Но выйти из дома им так и не удалось, потому что на лестнице они столкнулись с матерью семейства Елизаветой Петровной, статной дамой сорока лет, ведущей дочерей пить кофе.
– Вы кто! – заинтересовалась мать князем и ухватила его под локоть.
Портрет, как-то сам по себе отлепился от лица Мышкина и, ойкая, постучал по ступенькам вниз.
Ганя побежал за ним.
– Я князь Мышкин, – обрадовано ответил князь, потирая пунцовое ухо.
– А я Елизавета Прокофьевна, тоже урожденная Мышкина, – не менее радостно воскликнула добрая женщина и показала на дочерей, – а это мои белочки. Александра, Аделаида и Аглая. Все на «А». Это Иван Федорович придумал, что бы в инициалах не путаться. Пойдемте, милейший, кофеем побалуемся, и вы нам про житье ваше скорбное расскажете.
– А вы дальний родственник? – бесцеремонно поинтересовалась Аглая, тыкая пальцем в мышкинский магнитофон, – Что за музыка?
– Очень дальний, – сознался тот, – дальше некуда. Только что из Швейцарии. А музыка – это танцевальная. Я когда здоровый был, ее все слушали. Хаус.
– Видно, давно это было, хаус – это средневековье, но мне тоже нравится, я девушка романтичная, мне все необычное нравится, в стиле ретро, – сказала девушка, уже гораздо внимательнее приглядываясь к князю.
– Ну, пошли, – потянула всех в зимний сад мамаша.
Сцена 24. Зимний сад в доме Епанчина
Они расположились в зимнем саду на втором этаже за большим, круглым столом.
– Так родственничек, продолжим знакомиться. Небось, наркоман? – продолжила расспросы генеральша, – У нас, у Мышкиных все наркоманы. Вот мой дядька – Полуэкт Вениаминович, с утра до поздней ночи жрал колеса, пока не сдох окончательно. А моя двоюродная бабка была морофетчица. Правда, она и сейчас жива и здорова. Ей триста лет. Таковы парадоксы природы семейства Мышкиных.
– Нет, я таблетки не люблю, я ими давлюсь, – горестно посетовал князь, – Мне больше нравится рыбок разводить. Они бывают синенькие и красненькие. Так что в наркотиках, я совсем не нуждаюсь. Я и без них нахожу жизнь достаточно живописной. У меня и справка есть.
– Какой вы искренний человек, – восхитилась младшая дочь Аглая, – как пожарный.
Сцена 25. Зимний сад в доме Епанчина
Тут в сад вошел генерал и Ганя с портретом под мышкой.
– Так, девочки! – закричал Иван Федорович. – Князя мучить вопросами не будем. Пусть лучше князь вам какую-нибудь моральную историю расскажет. Из своей инвалютной жизни. А потом его к Гане отпустите. Я всех родственно лобызаю и удаляюсь по делам службы.
– До свидания, Ванюшка! – попрощалась с ним Елизавета Прокофьевна.
– До свиданья, папулька! – поддержали ее дочери.
Когда за генералом захлопнулась дверь, дамы усадили Мышкина за стол и начали расспрашивать:
– Князь, ну расскажите нам что-нибудь! Ну, расскажите!
– Хорошо, я расскажу вам безумно печальную историю о судьбе и трагедии девушки Марии, которая потрясла меня до самого основания моей души. Рядом с нашей клиникой было один банк и в нем работала кассиром Мария…
Сцена 26. Банк
За банковской стойкой сидит Мария.
Сцена 25. Зимний сад в доме Епанчина (продолжение)
(Мышкин) – …И была она очень веселая…
Сцена 26. Банк (продолжение)
Мария фломастером рисует на сотенных долларовых банкнотах усы президентам.
Сцена 25. Зимний сад в доме Епанчина (продолжение)
(Мышкин) – … и добрая…..
Сцена 26. Банк (продолжение)
Мария кидает из окна банка двум бомжам пачку денег. Схватив деньги они убегают и за углом, один бомж бьет другого по голове молотком и пачку забирает себе. Счастливая Мария стоит у окна и мечтательно смотрит на тучи.
Сцена 25. Зимний сад в доме Епанчина (продолжение)
(Мышкин) – …и детей любила…
Сцена 26. Банк (продолжение)
Мария делает из денег самолетики и кидает их из окна. Самолетики летят. Дети внизу их ловят и радуются.
Сцена 25. Зимний сад в доме Епанчина (продолжение)
(Мышкин) – …Но появились у Марии враги, наговорили про нее всякого владельцу банка и тот перевел ее на кухню…
Сцена 26. Банк (продолжение)
Владелец банка берет Марию за ухо и оттаскивает на кухню.
Сцена 25. Зимний сад в доме Епанчина (продолжение)
(Мышкин) – …Кончилось все еще хуже, чем начиналось – Мария решила яички сварить и положила их в микроволновую печь. А печь стояла рядом с газовым распределителем…
Сцена 26. Банк (продолжение)
Мария заполняет микроволновую печь сырыми яйцами.
Сцена 25. Зимний сад в доме Епанчина (продолжение)
(Мышкин) – …Короче говоря – никто не спасся…
Сцена 26. Банк (окончание)
От мощного взрыва на месте дома дымится огромная воронка.
Сцена 25. Зимний сад в доме Епанчина (продолжение)
(Мышкин) –…Взрывом нам забор проломило, и наших пациентов неделю по горам ловили. А один больной глазным яблоком задохнулся…
Сцена 26А. Деталь
Страшное и синее от недостатка воздуха лицо психопата.
Сцена 25. Зимний сад в доме Епанчина (продолжение)
– Какая печальная история! – вздохнула Аделаида, – А еще!
– А еще я видел, как в Китае казнили одного писателя. Он потом свои ощущения в «интернете» опубликовал.
– Как же так!? – изумилась Александра. – Его же казнили!
– Первый раз его для смеху казнили, что бы он ощущениями смог поделиться с остальными китайскими писателями, а второй раз уже хлюп и все!..
Сцена 25А. Портрет
Портрет китайца.
Сцена 25. Зимний сад в доме Епанчина (продолжение)
Князь выпучил глаза и высунул язык, демонстрируя до какой степени хлюп.
Сцена 25А. Портрет (окончание)
Портрет китайца испещряют пулевые отверстия.
Сцена 25. Зимний сад в доме Епанчина (продолжение)
– Ох Китай – это прямо дичь какая то! – поддержала Елизавета Прокофьевна, – В мою молодость цыгане на рынке продавали китайские ковры, их домой приносишь, вешаешь на стену. Днем вроде ничего, а ночью ковер зеленым начинал искриться и на нем портрет Мао Цзэдуна в гробу появлялся. Такие вот традиции!
Ганя, улучив момент, склонился к уху князя и прошептал:
– Князь ты у Аглаи спроси, как она меня любит еще или нет? Только незаметно, чтобы генеральша не дозналась о наших чувствах. Я бы лучше на ней женился, а не на той… А Аглая чего-то не хочет. Сам удивляюсь.
– Нет, она за тебя не пойдет, – шепнул ему в ответ Мышкин. – Я бы тебе совсем жениться не советовал.
– Да? – задумался Ганя и согласился. – Ну, ладно, на Аглае я жениться не буду, но тушенку не упущу. Это вы уж увольте! – и добавил громко вслух. – Все князю пора домой идти! – Ганя подхватил князя за руку и вывел из сада.
– Всего хорошего! – не без удовольствия раскланялся Мышкин с генеральшей и дочками.
Сцена 27. Улицы города
Покинув дом Епанчиных, Гавриил Ардалионович, повел тихими, безлюдными улочками князя к себе.
– Скажите мне, наконец, Гавриил Ардалионович, что за штучка такая эта Настасья Филипповна? – попросил князь на ходу заглядываясь на высящиеся за приземистыми домиками многоэтажные громады неестественных футуристических конструкций виртуального города будущего /компьютер, комбинированные съемки/.
– О милейший! – вздохнул тот, удивляясь, что князь, отчего-то так активно крутит головой. – Дело было так: когда ответственный секретарь Тоцкий обнаружил на своей спине целлюлит…
Сцена 28. Рабочий кабинет Тоцкого
Тоцкий перед зеркалом в своем рабочем кабинете разглядывает свой копчик.
Сцена 27. Улицы города (продолжение)
(Ганя) – …то решил незамедлительно перейти на растительную пищу и отказаться от бычьих яиц навсегда…
Сцена 28. Рабочий кабинет Тоцкого (продолжение)
Тоцкий отодвигает от себя блюдо с бычьими яйцами.
Сцена 27. Улицы города (продолжение)
(Ганя) – …После своего назначения зам.министром, он взял отпуск, и поехал в ближнее зарубежье, в Николаев, что бы навестить вдову своего покойного друга – секретаря сельского парткома…
Сцена 29. Город Николаев. Сельская натура
Тоцкий сидит во дворе, и жжет в костре какие то бумаги, которые ему выносят секретари из дома. Настасья Филипповна в школьном платье с ранцем за спиной вприпрыжку бежит в наружный туалет. Тоцкий подглядывает.
Сцена 27. Улицы города (продолжение)
(Ганя) – …Приехал, глядь, а у того дочка, как груша налилась…
Сцена 29. Город Николаев (продолжение)
Настасья Филипповна в школьном платье играет в классики. За ней в бинокль наблюдает Тоцкий.
Сцена 27. Улицы города (продолжение)
(Ганя) –…Очень заинтересовала Тоцкого такая дивная метаморфоза…
Сцена 29. Город Николаев (окончание)
Неожиданно Настасья Филипповна замечает лежащие на земле конфеты, она начинает их собирать и добирается до открытой двери «волги» с мигалкой. Она залезает туда и дверь за ней резко захлопывается и «волга» с сиреной уносится вдаль.
Сцена 27. Улицы города (продолжение)
(Ганя) –…Тогда Тоцкий эту дочку отправил на свою казенную дачу, для культурного развития, а сам стал к ней на каждый уикенд наезжать…
Сцена 30. Дача Тоцкого
Тоцкий и Настасья Филипповна одетые в кимоно сидят в позе лотоса.
Медитируют.
Читает с ней книжки.
Показывает, как играть в гольф.
Сцена 27. Улицы города (продолжение)
(Ганя) –…Прошло почти десять лет и начал Тоцкий подумывать о женитьбе на какой-нибудь приличной девушке со связями… Нашел себе невесту – Александру Епанчину. За ней хладокомбинат давали…
Сцена 31. Хладокомбинат
Александра в подвенечном платье стоит на фоне гигантской холодильной камеры, у нее за спиной возвышаются два грузчика в кожаных фартуках с брикетами замороженной трески на руках.
Сцена 27. Улицы города (продолжение)
(Ганя) –…Но ни тут то было – Настасья Филипповна к Тоцкому домой приехала и стала убийством и судом угрожать за растление несовершеннолетней гражданки Украины…
Сцена 32. Лестничная клетка перед квартирой Тоцкого
Тоцкий стоит на пороге своей городской квартиры, смотрит на сердитую девицу через дверную цепочку.
– Я, – говорит Настасья Филипповна, – вами доведена до точки сборки. Вы меня под Пинк Флойд невинности лишили и к дзен буддизму пристрастили, а сами жениться на другой задумали! Нет! Я вас наверняка в подъезде серной кислотой оболью. – Тоцкий поежился. – Или, еще лучше, в суд подам за растление несовершеннолетней гражданки Украины, то есть меня. Выгонят вас с поста, и посадят вас в камеру к уголовникам. А вы помните, что делают уголовники с бывшими ответственными секретарями? Через день вас можно будет в лифчики наряжать. Никакой посторонней женитьбы. И деньги тут ни при чем – я ими и пользоваться не умею. А вот вы мной попользовались и бросить захотели. Теперь я буду жить, как сама захочу и посмотрим, кому хуже. Живите и мучайтесь. На прощанье хочу вам заявить, что вы мне все это время были омерзительны. Боров!
Сцена 27. Улицы города (окончание)
(Ганя) –…После этого разговора Тоцкий месяц без охраны из дома не выходил. Боялся, что зарежет. И понять он не может, что именно Настасья Филипповна от него хочет.
– Вы-то тут причем? – не понял Мышкин.
– Это Иван Федорович решил проявить военную хитрость, – пояснил Ганя, – меня на ней женить. Тогда у нее повода не будет на Тоцкого обижаться. А Тоцкий с Епанчиным будут осуществлять слияние государства и частного капитала на бытовом уровне.
Скоро они оказались у дома Гани.
Сцена 33. Подъезд дома
Шагнули в подъезд и поднялись в квартиру. Князь с интересом читал надписи на стенах подъезда и восхищался:
– Обратите внимание Гавриил Ардалионович – о чем думают современные дети!
– Что такое?! – на ходу спросил Ганя. – О том же и думают – письки, сиськи!
– Да, – это конечно, – согласился князь, – но только подумайте, какой динамичной любовью к жизни наполнено каждое слово – и он с выражением прочел: – Хочу бабу потолще. Коля. М.
– Тьфу ты! – раздраженно сплюнул Гавриил Ардалионович и взялся за медную ручку на двери.
Сцена 34. Квартира Гани
В прихожей им навстречу вышла мама Гани и его же сестра Варвара.
– Кого опять притащил? Фамилия? – хмуро поинтересовалась мать у сына.
– Хочешь мама верь, хочешь не верь, но это родственник жены моего непосредственного начальника, князь Мышкин, – ответил тот.
– А почему князь? – не поняла мама.
– Я не местный, мои за рубеж еще в Февральскую революцию уехали, – успокоил ее князь.
– Тогда проходи, – пригласила его мама. – Так понимаю, будете у нас жить?
– Буду, – отчаянно кивнул князь и попросил. – Только не давайте мне увлекаться особо.
– Чем? – уточнила женщина.
– В принципе всем, но особенно компьютером, когда я еще был программистом, то бывало, что неделями не вставал от него, не мог добровольно оторваться, – сказал князь.
– Это не беспокойтесь! – успокоила его мать Гани. – У нас компьютера отродясь не было. Мне не зачем, а у Гани денег на прогресс нет.
Тут из первой от входной двери комнаты выбежал какой-то старик и бросился целовать напуганного гостя в засос. Причем с криками:
– Ах как вырос, наш кобелек! Помню, помню, как тебе жопку обосранную мыл в Баден-Бадене на родниках!
– Да я и не был никогда в Баден-Бадене! – попытался оторваться от него князь.
– А где был? – уточнил старик.
– Был в Каннах, – подсказал Мышкин.
– Помню, помню, как жопку твою обосранную мыл в Каннах на родниках! – взвыл старик.
– С чего это вы взяли, что я беспрерывно какался? – осерчал гость. – У меня с детства такой манеры не было – под себя ходить!
– Ай, да молодец, – совсем не смутился старик и начал клянчить. – Выдайте мне десять рублей.
– Все папа, идите баюшки, – отпихнул его назад в комнату Ганя, а князю сообщил: – Это мой родитель – генерал Иволгин, гроза Кавказа. Спился и проигрался от многочисленных ранений. Денег ему не давайте, он их все равно в рулетку продует. Да, это мама моя и сестрица Варя, – ткнул рукой в сторону женщин Ганя. – Мама очень добрая, а Варя совсем задумчивая.
– Очень приятно, – поклонился им Мышкин.
– Салют! – раздался из глубины коридора сначала голос, а потом недвусмысленный звук исходящих газов взметнул портьеру.
– Фердыщенко! – усовестила кого-то Варя и объяснила. – Еще один наш постоялец Фердыщенко – галерейщик, и пукает оглушительно по любому подходящему случаю.
– Сейчас случай самый, что ни на есть подходящий. Салют в честь высокого гостя, – опять раздался тот же голос.
– Что, пошли чаем полакомимся с кренделями? – предложил Гавриил Ардалионович.
Собравшиеся согласились с ним и прошли в большую комнату.
– Решил я все-таки мама на Настасье Филипповне жениться, за ней три вагона тушенки дают.
– Дурная баба, – расстроилась мама, – беспорядочного образа жизни и сомнительного прошлого.
– Но тушенка мама!? – простонал Ганя.
– Чего тушенка!? – крикнула Варя. – Где гарантии, что они тебе свежую дадут? Вдруг, просроченная давно, а эта фотомодель нас триппером уже позаражает.
Сцена 35. Квартира Гани
Во входную дверь кто-то заколотил ногой. Потом дверь ухнула и в квартиру протопала сама Настасья Филипповна.
– Что сволочь столичная!? Не ждали!? – крикнула она, явно наслаждаясь произведенным впечатлением.
– Какая чаровница! – не удержал восхищенного вздоха князь. – Просто сувенир!
– Чем обязаны Настасья Филипповна!? – встал на пути вошедшей Ганя и понюхал воздух. – Слышу вы основательно под мухой. Поскандалить желаете или от чистого сердца?
– Гавриил, отвали! – сдвинула его в сторону гостья и обратилась к маме. – Слышали, что я за вашего дрочилу могу пойти?
– Чего это он дрочила-то? – вступилась за сына мать.
– Так кто ж не знает!? Все знают? Самый первый рукоблуд в столице, – заверила Настасья Филипповна. – Но ни в этом дело. А дело в том, что я еще не знаю, пойду или нет.
– Ты говори, да не заговаривайся, скажи спасибо, что в квартиру пустили, таким как ты место ни в приличном доме, а в публичном, – крикнула ей мама Гани.
– А куда я пришла, позвольте уточнить, тут самый, что ни на есть бордель, причем дешевый, – огрызнулась гостья. – Вы же комнаты сдаете?
– Ой-ей-ей?! Все пропало… – тушеночная невеста нас всех разоблачила вмешалась Варя. – Не твоего пьяного ума дело! Что же касается замужества – это еще надо поглядеть – подходишь ли ты Гане или нет.
– Вот ты какова, Варя!? – еще больше распалилась Настасья Филипповна. – Не пойму – чего тебя-то саму никто не берет!? Я бы взяла. Двор сторожить.
– Какой кошмар! – застонал Гавриил Ардалионович, доподлинно зная характер сестры и заранее предчувствуя трагическую развязку.
Но случилось иначе, потому что за дверьми раздались громкие голоса и в квартиру внесли Парфёна Рогожина сломанной ногой вперед, следом за ним вошла добрая дюжина пьяных молодцов.
– Стоять, бояться! Королевна моя! Снегурочка! – заревел он, глядя на Варю. – Поедем на пароходе кататься!… – Но вдруг Парфён увидел среди присутствующих Настасью Филипповну. – Как! И вы здесь! Жемчужина моя! Дайте я вас немедленно поцелую!
– Парфёша, куда тебе целоваться-то, ты ведь облеванный весь!? – возразила Настасья Филипповна, разглядывая Парфёна..
– Чем обязан!? – выступил вперед Ганя.
– Обязан? – рявкнул Рогожин. – Еще как обязан! Помнишь, что ты у меня на кремацию мамы денег занимал? А мама-то жива! Вот я и пришел тебя поздравить и деньги обратно забрать. Давай мои денежки.
– Ложь! Наиковарнейшая ложь! – взвизгнул Ганя, – Он очерняет меня в глазах общественности!
– Ах ты мерзавец! – накинулась на брата Варя. – Маму в гроб упек…
– Молчать! – накинулся на нее Ганя и намерился хлестануть ладонью по лицу, но Мышкин перехватил его руку.
– Гавриил Ардалионович! – усовестил он. – Разве можно родственниц мордовать да еще на людях?..
– Тогда тебя, идиотина! – не вразумился Ганя и шлепнул князя по щеке.
– Порву за князя, за Льва Николаевича!!! Пацаны!!! Дави центровых! – оглушил всех своим яростным ревом Парфён, давно имевший на Ганю зуб и навалился на него.
Колотя друг друга, они покатились по паркету.
– Наших бьют! – сделала свои выводы Варя и прыгнула на Настасью Филипповну.
Девицы так же принялись кувыркаться по гостиной.
В рядах вновь прибывших тоже что-то произошло. Что-то ухнуло, что-то грохнуло и через секунду, охваченные единым боевым энтузиазмом, дрались уже все. Активнее всех участвовал в бойне престарелый генерал – он азартно хлестал гостей костылем по головам.
Не зная чем заняться, и не имея вкуса к насилию, Мышкин включил магнитофон и немного поплясал. С последним тактом музыки и драка, как-то сама собой, утихла. Гости стали подниматься с пола и поправлять изодранные костюмы.
– Вот это веселье! – радовался Парфён и посылал Настасье Филипповне воздушные поцелуи. – Тигрица моя! Я тебе сегодня ведро денег принесу, если за меня пойдешь в ЗАГС.
– Я подумаю, – улыбнулась та и объявила всем. – Всех милости прошу сегодня вечером к себе на коктейль.
Потом она подошла к маме Гавриила Ардалионовича и поцеловала ее:
– Хорошо у вас, но пора. Дочь ваша Варя, очень хороша. Как работает левой снизу! А сын – все-таки дрочила!
Она прикрыла шалью порванную блузку и вышла прочь. Рогожина вынесли вслед за ней. Гости потянулись за ними.
Вскоре в квартире остались только Ганя, Варя, их мама и князь.
– Простите меня, князь, я больше не буду, – извинился перед ним Гавриил Ардалионович. – Чего-то на меня накатило.
– Спасибо, князь, – поблагодарила Мышкина Варя, – вы настоящий дворянин и программист.
– Кушайте на здоровье! – улыбнулся тот и попросил: – Мне бы помыться, а то от меня котиками пахнет.
– Пойдемте, голубчик, – потянула его за рукав Варя. – Я вам и шампуня дам, от перхоти.
Сцена 36. В ванной
Добрая девушка отвела Мышкина в ванную, забрала у него одежду и удалилась.
Скоро он лежал в ванной и играл с пеной. Князь пытался ее есть, но она ему не понравилась. Тогда он откинулся на спину и хотел подремать, однако это ему тоже не удалось… потому что вода в ванной забурлила, заискрилась разноцветными огнями и из нее поднялась миниатюрная, напоминающая шприц, эстрада, блестящая разноцветными огнями, а на ней не больше суслика дородная гражданка в вечернем платье с гигантской бриллиантовой брошью. Не давая опомниться, гражданка открыла свой пухлый рот и исполнила арию из неизвестной князю оперы на немецком языке. После арии эстрада также внезапно, как и появилась, опустилась в бурлящую пену затем на другом конце ванной по пояс в пене появилась Варя, которая беззвучно как рыба открывая рот что-то рассказывала и рассказывала и размахивала оголенным бюстом потом пошли помехи, изображение стало компрессироваться, то есть пошло разноцветными квадратиками, и князь, нахмурясь, закрыл глаза.
Сцена 37. Коридор
Из ванной князь вышел распаренный, в байковом халате, беспрерывно оглядываясь на пенящуюся воду, и тут же столкнулся с генералом Иволгиным.
– Ищите меня в «Трех пяточках», я вам кое-что расскажу об одной высокопоставленной особе, – загадочно шепнул тот.
– А где это – «Три пяточка»? – уточнил Мышкин.
Но генерал уже скрылся за дверью.
Сцена 38. У казино
Наскоро одевшись в позаимствованный у Гани костюм, князь выбежал на улицу и тут же обнаружил сверкающую неоном на фасаде близлежащего здания надпись «Казино «Три пяточка»», массивную дубовую дверь и стоящие вокруг дорогие автомобили.
Сцена 39. Казино
Мышкин осторожно перешагнул через порог и вошел в казино.
В полумраке игорного заведения он обнаружил генерала одиноко сидящего за столом в углу около рулетки и направился к нему.
– Вот князь, какая она такая жизнь! – вместо приветствия заявил тот и тут же предложил. – Давайте мой родной попьем водки чуть-чуть… – и не дожидаясь ответа, крикнул официанту:
– Человек, водки! Мне и этому офицеру!
– Мне совсем грамульку, мне нельзя увлекаться… – предупредил князь.
– Конечно! Дорогуша! – на весь бар умилился генерал и погрузился в традиционные воспоминания. – А помнишь, как я твою жопку обосранную в питьевых фонтанчиках мыл?
На них брезгливо покосились стоящие у соседнего игрового стола.
– Пожалуйста, не надо этих гнусных подробностей! – взмолился Мышкин.
– Нет, так нет! – послушался Иволгин. – Я сам такой сентиментальный. У меня, вот предположим, был офицер Парамонов, ему на мине ноги по самый не горюй оторвало, так я до сих пор холодец жрать не могу.
Официант принес бутылку водки и генерал ее незамедлительно разлил по стаканам.
– На здоровье! – крикнул он и выпил стакан.
– Будьте! – поддержал его князь, чуть пригубил бодрящий напиток и попробовал направить разговор в нужное русло. – Что вы мне хотели рассказать?
– Я!? – удивился тот.
– Вы, – подтвердил Мышкин.
– А я! – вспомнил генерал. – Конечно хотел! Про твоего папу.
– Вы знали моего папу? – заинтересовался князь.
– Конечно, я знал твоего героического папку! – грохнул кулаком по столу рассказчик. – Мы с твоим родителем прошли всю Анголу! Дважды горели в танке и трижды в самолете, а однажды мы увязли в тропическом болоте.
– Какая странная история, – задумался Мышкин, – а я думал, что папа был инженер экономист.
– Знаешь, сынок, что такое конспирация!? – таинственно и мужественно сообщил генерал. – Ставишь на дюжину, а собираешь на цвете! Так вот – оказались мы на маленьком кусочке земли, а со всех сторон лезут крокодилы…
Сцена 40. Болото
Болото, с островком посредине, закипает пузырями. На островке два бойца с автоматами.
Сцена 39. Казино (продолжение)
(Генерал) – …Я ему говорю: «Ну, что говнюк.» Я его так по дружески звал. «Ну, что говнюк, может споем что-нибудь перед смертью? И запели: «Светит незнакомая звезда…
Сцена 40. Болото (продолжение)
Из болотной жижи вылезает крокодилий глаз.
Сцена 39. Казино (продолжение)
(Генерал) – …снова мы оторваны от дома, снова между нами города, взлетные огни аэродрома…»
– А дальше? – нетерпеливо заерзал на стуле князь.
– Дальше я потерял сознание! Очнулся, а от твоего отца только каска осталась…
Сцена 40. Болото (окончание)
Пустая каска качается на воде.
Сцена 39. Казино (окончание)
Иволгин вздохнул, допил водку и крикнул опять:
– Человек, водки!
– Каска, так каска, – смирился Мышкин и спросил: – Вы хорошо знакомы с Настасьей Филипповной?
– Еще бы! – воскликнул генерал. – Я знал еще ее покойную мать. Хотели даже пожениться, но обстоятельства не позволили, у меня учения начались, а она ключицу сломала. А ведь мог бы отцом быть вашей Настасьи Филипповны.
– Вы и вечером к ней пойдете? – осторожно поинтересовался князь.
– А как же! – приосанился генерал. – Ждет она меня, надеется на многое. Без меня ни одного вопроса не решает.
– Можете и меня взять на этот коктейль? – попросил Мышкин. – Мне очень надо с ней поговорить.
– Поехали! – хлопнул его по плечу генерал. – Только за водку заплати, а то у меня платиновый «американ экспресс». Не везде принимают. Тем более в этом гадюшнике, где я оставил все свои военные накопления, – и он показал на крупье за игровым столом неподалеку, – вон тот человек лишил мою дочь приданого собственноручно.
Князь смиренно бросил на стол денежную купюру…
Сцена 41. Проезд в «Хаммере»
…и они вышли на улицу.
– Вот мой Буцефал! Трофейный. Мне Саддам Хусейн подарил, на юбилей! – показал генерал на припаркованный к обочине «Хаммер».
Собеседники уселись, и Иволгин надел очки пилота времен Первой мировой и двинул машину по шоссе. Князь не смог толком полюбоваться ландшафтами за окном, потому что машина через секунду набрала такую скорость, что у него начались перегрузки.
– Как вы определяете, где находитесь? – простонал Мышкин, глядя на разноцветные полосы за окном.
– По приборам, – ответил Иволгин.
Тут что-то грохнуло, машину качнуло, и скорость заметно уменьшилась.
– Елки палки! Опять корову сбил, – ругнулся генерал. – Ходят тут, где попало. Устроили бардак.
Мышкин выглянул в окно. Они ехали какому-то новому району. По обе стороны дороги высились заводские постройки.
– Откуда здесь коровы? – не удержался от вопроса князь.
– Со стороны Смоленска идут, там лесные пожары, еще кабаны, лоси, – объяснил генерал, – и показал на троллейбусную остановку, осыпанную вялыми цветами и милицейскими фуражками, – а здесь работницы чулочной фабрики милиционера изнасиловали.
Сцена 42. Гаражи
Наконец, они въехали в какие-то гаражи, Иволгин остановил машину, выбрался из нее и огляделся по сторонам.
– Это здесь? – недоуменно огляделся Мышкин, выходя из машины за ним.
– Здесь! – признался генерал. – Здесь находится источник вечного наслаждения, вот он, и он показал на вышедшую из одного гаража женщину средних лет, плотного телосложения в комбинезоне.
– Ты денег привез? – с ходу поинтересовалась она у генерала.
– Пышка моя, я жду перевода? – развел тот руками.
– Тогда иди сюда, – схватила его за воротник женщина и потащила к гаражу, – будешь в яме сидеть, пока пенсию не получишь.
– Позвольте! – попытался вмешаться Мышкин. – А как же Настасья Филипповна!?
– Ничего не поделаешь! – уже из ямы крикнул ему генерал.
– Вы же обещали меня отвезти к ней, – расстроился князь.
– Обещал, – раздалось из ямы, – и когда-нибудь обязательно отвезу. Во имя светлой памяти о нашей вечной дружбе с твоим легендарным отцом и покойной матерью Настеньки.
– Вы ни всему верьте, – обратилась к Мышкину женщина в комбинезоне, – генерал Иволгин все-таки иногда немного искажает действительность. По привычке – противника дезинформирует. Меня тоже дезинформировал. Обещал жениться и содержать на всем готовом. Мою квартиру продал и купил «Хаммер». Теперь в гаражах живу третий год. «Хаммер» мою.
– Я так понимаю, что Настасьи Филипповны здесь нет, – заключил князь.
– Нет, – согласилась женщина. – Здесь есть я, генерал и «Хаммер».
Она склонилась над ямой и сообщила туда генералу:
– А ты сиди, пенсии жди, но если пенсию тебе не отдадут, то я продам «Хаммер».
Сцена 43. Улицы города. Перекресток
Мышкин не стал больше погружаться в хитросплетения личной жизни нечестного вояки и горестно побрел к дороге.
Такси он поймал на перекрестке.
– Вы случайно не знаете, где Настасья Филипповна живет? – уже не надеясь ни на что, спросил он у водителя.
– Кто ж не знает, где Настасья Филипповна живет, – отчего-то обиделся тот. – Она много, где живет, а сейчас дачу боярскую снимает в Переделкино.
– Тогда поехали! – обрадовался князь.
– Вы не выпивши? Драться не будем? – опасливо уточнил водитель.
– Не пью я, голубчик, и не курю, и не нюхаю, и не колюсь, и компьютером стараюсь не пользоваться, – улыбнулся Мышкин, – а уж драться – совсем не пристрастен.
– Исключительный вы человек! – восхитился шофер и вдарил по «газам».
Сцена 44. Двор загородного дома Настасьи Филипповны
Уже через десять минут машина остановилась у хорошего дома в Переделкино. Князь расплатился с водителем и через калитку вошел во двор.
– Мне к Настасье Филипповне, – заявил он сторожу, дежурившему у входной двери.
– Вот, вот, так и я 45 лет назад переступил порог этого дома. А дому этому уже за пять столетий перевалило. Раньше он принадлежал боярину Свиньину. И любил боярин дворовую девку Парашу…
Сцена 45. Комнаты дома. Архаика
Боярин играет в жмурки и с завязанными глазами мечется по дому в поисках Параши. Та бегает от него и визжит.
Сцена 44. Двор загородного дома Настасьи Филипповны
(продолжение)
(Сторож) – …До полоумия любил. И пошел он однажды к самому царю Ивану Грозному – самодержцу российскому просить разрешения сочетаться законным браком с Парашей. Но тот на всякий случай ему голову отрубил…
Сцена 46. Царские палаты
Царь пододвигает ногой плаху к склоненному боярину. Палач поднимает топор.
Сцена 44. Двор загородного дома Настасьи Филипповны
(продолжение)
(Сторож) – …А девка в столовой повесилась на вожжах от неуемной печали…
Сцена 47. Столовая в доме. Архаика
Параша спрыгивает с обеденного стола и повисает в воздухе. Крюк угрожающе гнется, но выдерживает.
Сцена 44. Двор загородного дома Настасьи Филипповны
(окончание)
(Сторож) – …С тех пор в этом доме ничего хорошего не происходило. Так что – милости просим.
Сцена 48. Загородный дом Настасьи Филипповны
На просторной веранде никого не было, но из большой комнаты в конце коридора доносились голоса и смех.
– Ба, да это князь! – крикнул Фердыщенко, едва завидев вошедшего.
– Здравствуйте! – смущенно поздоровался с присутствующими Мышкин и опасливо посмотрел на гнутый крюк в потолке.
В гостиной находились помимо Фердыщенко и Настасьи Филипповны, еще и Тоцкий, Иван Федорович, Ганя и неизвестная старушка благообразной наружности.
– Мы тут во всякие игры играем, – взяла князя за руку хозяйка, – их Фердыщенко придумывает. Правда в основном – это пошлость и безобразие, но смешно. Вот предположим, прямо перед вашим приходом Фердыщенко на спор сдул спичечный коробок со стола своими бесконечными ветрами. Теперь ему Иван Федорович щелбан должен.
– Я не против, – подал голос генерал, – но требую, что бы Фердыщенко руки помыл.
– Может мне еще на указательный палец презерватив одеть? – ехидно вставил тот.
– Презерватив, не презерватив, но факт, что так я брезгую, – начал сердиться Иван Федорович. – При вашем образе жизни и умственном развитии нет никаких гарантий.
– Иван Федорович! В вашем возрасте можно уже ничего не бояться, – парировал Фердыщенко, почему-то прыгая на одной ноге и ковыряя в ухе пальцем.
Генерал собрался обидеться и начал багроветь.
– Господа, бросьте ссориться! – призвала их к миру Настасья Филипповна, и обратилась к Фердыщенко: – А вы, голубчик, придумайте нам какую-нибудь другую игру, да поинтересней, и без порчи воздуха, а то после вас надо день квартиру проветривать.
– Отчего же! Извольте! – быстро согласился тот, переставая прыгать. – Когда я был в гостях у принца Уэльского, то играл с его фрейлинами в одну презабавнейшую забаву. «Компромат-плезир» – называется.
– И в чем же смысл этого «компромат-плезира»? – полюбопытствовал Тоцкий, потягивая из миниатюрной фарфоровой чашечки кофе. – Хотя я предполагаю, что вы опять соврете.
– Все очень просто, – спешно продолжил рассказчик. – Каждый по очереди вспоминает самую постыдную историю своей жизни и рассказывает ее уважаемой публике.
– Неплохо, – покачал головой Тоцкий и предложил, – но только женщин из этого исключим и о политике ни слова.
– Обязательно исключим! – поддержали его все собравшиеся.
– Не согласна, – воспротивилась Настасья Филипповна, – я хочу участвовать наравне со всеми.
– О кей! – сказал Фердыщенко, вытащил из кармана спичечный коробок, оттуда несколько спичек по числу присутствующих, отломал от одной серу, зажал в руке и протянул гостям. – Тяните свою судьбу.
Началось голосование. В конце концов, сломанная спичка досталась самому Фердыщенко.
Сцена 49. Гостиная в доме Настасьи Филипповны.
Рассказ Фердыщенко
– Вот тебе на! – озадачился тот, но быстро взял себя в руки. – Я, так я… Я, в отличие от некоторых пожилых генералов, правды про себя не боюсь. Я и есть сам – воплощенная правда и честь… Жил я малыш двадцатипятилетний, как голь перекатная: только из Харькова переехал, а тетка моя столичная меня на порог не пускала, за то, что я с иными женщинами общался. Строгих нравов была женщина, учительница математики на отдельной жилплощади. А я снимал комнату в коммунальной квартире в Лефортово, – начал свое повествование Фердыщенко. – А рядом киллер комнату снимал. И получал тот киллер заказы на свои жертвы по почте. Ему присылали по субботам открытку с изображением Пятигорска, в нее имя и фамилия вписаны. А ключ от почтового ящика у всех жильцов был. И у меня соответственно. Так вот. Возвращаюсь я как-то под утро с пятницы на субботу домой, открываю ящик и вижу эту открытку…
Сцена 50. Коридор коммуналки
Фердыщенко разглядывает открытку и двигает бровями.
Сцена 49. Гостиная в доме Настасьи Филипповны.
Рассказ Фердыщенко (продолжение)
(Фердыщенко) – …И что же вы думаете господа!? Я туда тетку и вписал. И пошел спать, да забыл. Пьяненький был, у Марины два дня до этого зависал в половых излишествах и беспробудном алкоголизме…
Сцена 51. Квартира Марины
Голый Фердыщенко висит вверх ногами с бутылкой водки в руках, а Марина в кожаном неглиже хлещет его по ягодицам хлыстиком.
Сцена 49. Гостиная в доме Настасьи Филипповны.
Рассказ Фердыщенко (продолжение)
(Фердыщенко) – …А киллер на следующей неделе в школу пришел, где моя родственница алгебру преподавала…
Сцена 52. Класс в школе
Киллер входит прямо на урок и три раза стреляет учительнице в грудь. Учительница обливаясь кровью, пробует уползти. Что-то писавшая на доске мелом девочка тянет руку и спрашивает:
– А контрольный?
Умиленный киллер протягивает ей пистолет, и девочка добивает учительницу контрольным выстрелом в голову. После чего, киллер забирает назад свое оружие, что-то исправляет в, написанной девочке на доске, формуле и удаляется.
Сцена 49. Гостиная в доме Настасьи Филипповны.
Рассказ Фердыщенко (окончание)
(Фердыщенко) – …У тетушки наследником только я числился, поэтому скоро получил свою жилплощадь. Впрочем, так же скоро продал, стал риэлтором, на этом разбогател и открыл первую свою галерею живописи. Ну, каково!? – и он оглядел обескураженных слушателей.
– Кошмар какой! – только и смог сказать за всех Иван Федорович.
– Кошмар, не кошмар, а правда чистейшая, – заявил Фердыщенко и протянул руку со спичками к гостям. – Продолжим, господа, наши торжества истины.
Сцена 53. Гостиная в доме Настасьи Филипповны.
Рассказ Ивана Федоровича
Вздохнув, гости потянулись к спичкам. На этот раз жребий выпал Ивану Федоровичу.
– Прежде всего, мои благородные слушатели, заклинаю вас не относиться слишком критично к поступку совершенному мной очень давно, в дикой и глупой юности, – попросил Иван Федорович и начал: – Двадцать пять лет назад я служил со своим лучшим другом старшим лейтенантом Димитриевичем на одной азиатской границе…
Сцена 54. На границе. У погранстолба
Молодой Иван Федорович стоят в обнимку с Димитриевичем на фоне пограничного столба, Иван Федорович держит козу над головой товарища.
Сцена 53. Гостиная в доме Настасьи Филипповны.
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
(Иван Федорович) – …Времена были дикие, то и дело происходили вылазки со стороны этих дикарей и нападения на погранотряды…
Сцена 55. На границе. Заросли кустарника
Из-за холма выглядывают злобные азиатские физиономии с кустами на головах, у одного на голове чучело зайца.
Сцена 53. Гостиная в доме Настасьи Филипповны.
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
(Иван Федорович) – …Однажды в такой ситуации оказались и мы. После трех часов боя из всего отряда остались только мы со старшим лейтенантом…
Сцена 55А. Деталь
Картина Васнецова «Поле битвы»
Сцена 53. Гостиная в доме Настасьи Филипповны.
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
(Иван Федорович) – …А враг все прет и прет. Когда мы поняли, что у нас патронов только на два часа…
Сцена 55Б. На границе. У погранстолба. Бой
Димитриевич берет Ивана Федоровича за руку и говорит:
– Ванюша! В этой жизни я люблю только три вещи: тебя, сгущенку и мою кареокую Ларису. Я написал ей письмо о моей беспощадной любви. Отнеси брат ей это письмо, а я тебя прикрою.
Сцена 53. Гостиная в доме Настасьи Филипповны.
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
(Иван Федорович) – …Как я его не уговаривал уйти вместе…
Сцена 55В. На границе. У погранстолба. Бой
Молодой Иван Федорович тянет кого-то за ногу. В руках у него остается только сапог.
Сцена 53. Гостиная в доме Настасьи Филипповны.
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
(Иван Федорович) – …он был непреклонен, и под вечер, короткими перебежками, с письмом в руках, я бросился бежать к нашим. Последнее что я видел, была картина – мой доблестный друг поднялся во весь рост с пулеметом в руках, и, распевая песню про Варяга, начал поливать огнем неприятеля…
Сцена 55Г. На границе. У погранстолба. Бой
Димитриевич с двумя станковыми пулеметами и в одном сапоге стреляет из двух пулеметов.
Сцена 53. Гостиная в доме Настасьи Филипповны.
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
(Иван Федорович) – …На вторые сутки меня грязного и отощавшего подобрал отряд с соседней погранзаставы…
Сцена 56. Проселочная дорога
Молодой Иван Федорович весь в лохмотьях ползет по дороге и натыкается на чьи-то сапоги. Сапоги принадлежат очень толстому офицеру кушающему куриную ножку.
Сцена 53. Гостиная в доме Настасьи Филипповны.
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
(Иван Федорович) – …От них-то я и узнал, что товарищ мой, Димитриевич, пал смертью храбрых, от сорока восьми пулевых ранений и четырехсот штыковых… Через месяц я вышел из госпиталя и поехал в отпуск…
Сцена 57. У госпиталя
Молодой Иван Федорович, застегивая на ходу ширинку, покидает госпиталь.
Сцена 53. Гостиная в доме Настасьи Филипповны.
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
(Иван Федорович) – …И даже больше, чем свою жену повидать, мне хотелось повидать Ларису Димитриевич и вручить ей последнее послание мужа.
Пришел я на вокзал, купил билет до Казани и стал ждать. Тут неожиданно меня живот скрутил. Да так скрутил, что хоть лай…
Сцена 58. Привокзальная площадь
Молодой Иван Федорович с букетом лилий в руках кокетничает с хорошенькой проводницей, потом резко изменяется в лице, грубо отпихивает проводницу и начинает с перекрещенными ногами прыгать по вокзалу.
Сцена 53. Гостиная в доме Настасьи Филипповны.
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
(Иван Федорович) – …Побежал я в сортир и быстро оправился. Вздохнул облегченно и тут глядь, а бумаги-то и нет. Все обыскал, ничего нет. Только военный билет и письмо старшего лейтенанта. Пробовал кричать, что бы кто-нибудь бумажки принес…
Сцена 59. Сортир на вокзале
Со спущенными штанами на очке сидит молодой Иван Федорович что-то ожесточенно орет и палит вверх из табельного Макарова.
Сцена 59А. Привокзальная площадь
По привокзальной площади из туалета с явными признаками паники на лицах разбегаются штатские.
Сцена 53. Гостиная в доме Настасьи Филипповны.
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
(Иван Федорович) – …Куда там! Туалет в миг опустел. Даже дежурный убежал. Смотрю, а до отхода поезда осталось пять минут. Делать нечего – заплакал я и подтерся письмом героя. Трусь и плачу. И плачу, как курсант какой-то…
Сцена 59Б. Сортир на вокзале
Молодой Иван Федорович подтирает зад и плачет навзрыд.
Сцена 53. Гостиная в доме Настасьи Филипповны.
Рассказ Ивана Федоровича (окончание)
(Иван Федорович) – …К жене его я, конечно, не поехал и в моем сердце навсегда теперь застрял осколок вины и предательства памяти друга.
В углу гостиной оглушительно завизжала неизвестная старушка.
– Ну, здорово живешь! – крикнул Фердыщенко, когда генерал закончил. – Эка невидаль – депешей подтерся! Я чем только не подтирался. И деньгами и избирательными бюллетенями. Кстати, последними с особенным удовольствием. Но разве это честно!? Я вам про тетю родную сознался, а вы мне мелочевку какую-то суете! Я честное слово негодую.
Сцена 60. Гостиная Настасьи Филипповны.
Борьба за руку невесты
– Не злись, может быть, эти откровения нам и пригодятся, – успокоила его Настасья Филипповна и объявила: – Я тоже решила один анекдотец рассказать. Короче так: господин Тоцкий и Иван Федорович хотят, что бы я вышла замуж за Гавриила Ардалионовича, – и девушка повернулась к бледному Гане, – так вот что я вам скажу господа генералы – идите все в задницу!.. Замуж мне недосуг… За нашу с тобой, Ганя, свободу! – она подняла рюмку и выпила.
– Позвольте, милочка! – возмутился Иван Федорович. – Вы сами клятвенно уверяли, что пойдете за Гавриила Ардалионовича. Он вас любит, наверняка.
– Чушь! Он не меня любит, а тушенку, которую вы за меня обещали дать.
– Может, оно и так! – не выдержал Ганя. – Но и в вас я нахожу некоторую приятность, а тушенка нам пригодиться для питания.
– Три вагона? – спросила Настасья Филипповна.
– Два продадим, купим сантехнику, – уточнил Ганя.
В углу опять зашлась скрипучим то ли визгом, то ли хохотом неизвестная старушка.
– Ну, не знаю!.. – Настасья Филипповна повернулась к Мышкину. – Что посоветуете: ходить за него или нет?
– Ни в коем случае! – честно ответил тот.
– Решено! – крикнула Настасья Филипповна. – Не иду за Ганю.
– Безобразие! – обиделся Иван Федорович и потащил Тоцкого к выходу. – А вы-то князь… Э-эх!
Но дорогу им перегородил Рогожин с компанией. Он вкатился на электрокресле для инвалидов с загипсованной ногой вперед и с порога заорал:
– Буэйнос диос, голодранцы! Я приехал надавать вам всем по соплям кредитными билетами, а вам моя, несравненная Настасья Филипповна, я привез полное финансовое освобождение от депрессии в вечно зеленых условных единицах… Мне брат Серега выделил, ему пока все равно не надо – он руки ноги поломал – на роликах катался…
Сцена 60А. Трамплин на Воробьевых горах
Двое здоровенных ребят спускают Серегу на роликах с большого трамплина на Ленинских горах.
Сцена 60. Гостиная Настасьи Филипповны.
Борьба за руку невесты (продолжение)
Парфён сделал знак и один человек из его свиты выставил на стол кейс.
– Князь! Здорово! И ты здесь! – крикнул Рогожин, заприметив Мышкина среди гостей.
– Добрый вечер, Парфён Семенович, – неловко махнул ему в ответ ладонью тот.
– Вот, Парфён, – обратилась к Рогожину Настасья Филипповна, – прямо перед твоим приходом я отказала во взаимности Гавриилу Ардалионовичу и его старшим товарищам – Ивану Федоровичу и господину Тоцкому.
– Правильно! – расцвел улыбкой Рогожин. – Зачем тебе этот обсос!
– Но Парфён! – нахмурилась Настасья Филипповна. – Обсос, ни обсос, а замуж звал. К слову… – И она взглянула на гостей. – Никто еще не хочет меня замуж позвать?
– Я хочу жениться. Очень! – крикнул Парфён, отнял у цыгана гитару и запел:
– Поедем Настасья жениться,
давно я тебя поджидал!
– Это понятно, а еще кто? – опять посмотрела на присутствующих хозяйка.
Рогожин с маху долбанул гитарой об стену и разнес инструмент в щепки.
– Я хочу, – решительно признался Мышкин.
– Ох, князь, – вздохнула хозяйка и выпила водки еще. – Зачем я вам? Зачморю я вас до смерти. И на что мы кушать будем и вам лекарства покупать?
– Почему? – пожал плечами Мышкин. – У меня денег-то побольше, чем предполагаете вы и налоговая инспекция.
– Врешь! – проревел оскорбленный Рогожин.
– Отнюдь! – не отступился тот и объяснил. – Помните, я вам про дядю Аристарха рассказывал? Так вот – перед смертью ему удалось выиграть один суд и доказать права князей Мышкиных на какую-то кимберлитовую трубку в земле, где алмазы добывают. Всю трубку нам не отдали, дали 10% процентов. Доход – 4 миллиарда ежемесячно. Что с ними делать – ума не приложу. Хотел цирк для бедных детей построить, но думаю еще останется.
– Останется, останется! – уверил его Иван Федорович. – Слава науке!
– Это надо еще проверить… – прошипел Тоцкий.
– Нет! – неожиданно зарычал Рогожин, выхватил пистолет и направил на князя. – Не отдам! Моя!
– Опусти пушку, Парфён Семенович, – успокоила его Настасья Филипповна. – Не пойду я за князя. Не спрашивайте почему, но не пойду…
Рогожин шумно выдохнул воздух и опустил пистолет.
– А неужели бы действительно взял? – продолжила Настасья Филипповна, глядя исподлобья на Мышкина. – И не побоялся злых языков!?
– Не побоялся, – честно ответил князь.
– Да он и вправду не долечился, – шепнул Тоцкому Иван Федорович..
– Одно слово – идиот! – согласился тот, раздражительно ковыряя в носу.
– В голове не укладывается, князь, зачем я вам нужна, может, вы и вправду нездоровы, может вам прилечь?
– Вы не правы, – отмахнулся князь, – и даже всё совсем наоборот, мне кажется, что вы потерялись и вам опасно так оставаться. А я, следует признать, получаю от общения с вами особенное незнакомое удовольствие.
– Все равно!.. Как это все уже равно… – Настасья Филипповна развернулась к Гане. – Правда говорят, что вы за рубль Родину продадите?
– Продаст. Ну, может ни за рубль, но за два точно, – убедительно ответил за него Рогожин.
– Так вот, здесь огромные деньги. – Настасья Филипповна взяла со столика кейс и швырнула его в горящий камин. – Полезайте, достанете – ваш.
– Мой!? – не поверил своему счастью Гавриил Ардалионович.
– Ваш, ваш, – подтвердила девушка, – только пусть чуть-чуть разгорится, а то совсем неинтересно получится.
Молодой человек молчал и играл желваками. Огонь тем временем разгорался и неумолимо пожирал капиталы. Другие присутствующие, все, кроме Мышкина и самой Настасьи Филипповны, тоже смотрели на этот процесс, не отрывая глаз, и не без интереса.
А плотно упакованные пачки начинали тлеть с краев, потом разгорались все сильнее и сильнее и так далее.
По лицу Гани заструились ручейки пота, он тихо вскрикнул: «Мама!» и без сознания рухнул на ковер.
– Вот что от жадности бывает, – брезгливо констатировал Рогожин. – Лишь бы не издох.
– По следствиям затаскают, – констатировал Тоцкий.
– Но зато, какая искренность! Не человек, а дикая природа! – восхищенно вздохнула Настасья Филипповна, кочергой вытащила из огня кейс и поставила его рядом с бездыханным Ганей. – Как очнется – пусть забирает. Он хоть один точно знает, что ему от жизни нужно. А я вот не знаю, то ли утопиться, то ли застрелиться, то ли Парфён за тебя замуж пойти. Что, в принципе, одно и тоже… Так куда ты там меня звал?
– Кататься и жениться, или наоборот, – ответил тот.
– Поехали, Парфён Семенович, и пропади оно все пропадом! – с чувством сказала Настасья Филипповна и с достоинством покинула дом.
Рогожин с радостным улюлюканьем выехал за ней.
В углу снова завизжала неизвестная старушка.
Мышкин не в силах совладать с охватившими его чувствами, включил хаус и стал танцевать, правда, от его блуждающего взора не укрылось, что до селе хохотавшая старушка в последний раз хохотнула как-то особенно и распалась на тысячи искрящихся сегментов, раскатившихся по всей комнате.
Сцена 61. Проход по улицам Москвы
Домой князь добрался, как в тумане, и сразу рухнул спать.
Сцена 62. Комната Мышкина в квартире Гани
Глубокой ночью его разбудил стук в дверь. Мышкин поднялся со своего надувного ложа, открыл дверь и в его комнату ввалился Гавриил Ардалионович.
– Вот, – сказал он, кладя под ноги князю обгоревший дипломат с деньгами, – возьми у меня, князь, эти деньги. И передай, Лев Николаевич, по назначению.
– Почему же так!? – изумился тот.
– Почему, почему! – крякнул Ганя. – Потому что! Во-первых: я человек, хоть и алчный, но гордый. Про меня некоторые не Бог весть, что говорят, а в душе я совсем другой. Я таким стал, как пить завязал. Такое говно полезло. А, так я о-го-го… – Он достал из кармана бутылку водки и сделал большой глоток. – Не шавка какая-то!.. Это, во-первых… А во-вторых: деньги-то Рогожинские, а я слышал он пустые расходы не любит. Неровен час, поссорится с Настасьей Филипповной и решит назад вернуть. Тогда меня найдут без головы и без денег. А я себе с головой больше симпатичен..
– Что ж, в ваших рассуждениях присутствует определенная логика и недюжинное благородство, – согласился Мышкин и поинтересовался: – Не слышали, там молодые как ?
– Вы о Рогожине с этой дикой женщиной? – уточнил Ганя.
– Да, – кивнул князь.
– Все – сливайте воду! – злобно хрюкнул Ганя. – Рогожин за деньги ответственного работника записи актов гражданского состояния из кровати посреди ночи вытащил и поехали все в ЗАГС, а Настасья Филипповна в туалет отпросилась на секунду, через окно вылезла на улицу и убежала прямо со свадьбы, прямо в подвенечном платье за четыре тысячи американских долларов.
– А Парфён? – не поверил Мышкин.
– Чего Парфён?.. – пожал плечами гость. – Парфён передние зубы ответственному работнику повышибал, Фердыщенко лодыжку прострелил и поехал в ресторан плакать и горевать.
– Бедный человек! Какой бедный человек! – простонал князь и схватил Гавриила Ардалионовича за руку. – Где он!? Нужно ему подставить плечо помощи, бросить спасательный круг человеческого сострадания!
– Это вы уж сами, – отклонился от него гость. – Я ни за что ничего подставлять и бросать не буду.
– Я сам пойду, не бойтесь, только скажите, где он? – взмолился Мышкин.
– Они в ресторане «Ермак» страдать изволят, – смилостивился Ганя.
– Спасибо! Вы самый благородный человек в этом квартале! – воскликнул князь, прихватывая свой магнитофон, дипломат с деньгами и выбегая из комнаты.
Сцена 63. Ресторан
Рогожин находился действительно в полном соответствии с описанием Гавриила Ардалионовича – он сидел за столом в глубоком раздумье, время от времени опустошая рюмочку, закусывая ложкой черной икры и постреливая из пистолета по хрустальным висюлькам, свисающим с огромной люстры под потолком. Его свита, не обращая внимания на выстрелы и завывания цыган, играла за соседним столом в лото. Оттуда то и дело доносилось: «Чертова дюжина. Барабанные палочки».
– Я вам деньги от Гавриила Ардалионовича принес, – подойдя к Рогожину произнес Мышкин. – Он решил эти деньги вернуть истинному владельцу за их абсолютной ненадобностью для личной совести.
– А это ты – наш бриллиантовый! – хмуро поприветствовал Парфён пришедшего. – Что, бодрствуешь!? Располагайся, – и крикнул кому-то из своих людей: – Зигфрид! Чуть не забыл! Отнеси Сереге в больницу карпа на зеркале. Он рыбку любит. А порнуху больше не носи. У него от неё кардиограммы плохие. Осиротит еще…
Сцена 64. Больничная палата
Весь загипсованный, брат Серега лежит в больничной палате, утыканный разноцветными трубками. У него перед кроватью стоит огромный, телевизор, на экране которого, со стонами, совокупляется взрослая пара. У брата от этого зрелища вытаращены глаза, а, констатирующий его пульс, кардиограф ожесточенно рисует кривые линии на бумаге.
Сцена 63. Ресторан (продолжение)
– Весь мир рушится! – употребил еще одну рюмку и отстрелил еще одну висюльку Рогожин. – Одна дрянь в окно сортира пролезла, передумала, другая деньги отдает, побрезговала. Нет порядка. Вот мне и папаша мой покойный, мир его праху, говаривал: «Мир, Парфёша, можно изучать разными способами: умственно, религиозно и гастрономически. Все дает ошибку, кроме последнего. Вот автобус съесть нельзя, а водителя автобуса можно». Эх!
– Не расстраивайтесь, Парфён Семенович, – успокоил его князь, – при ваших красоте и остроумии, вы еще найдете свое счастье.
– Это точно! – согласился тот. – Но главное в средствах. Они дают надежду. Вот, предположим, пришел я сюда перекусить, а эта гадость в передниках кричит: «Закрываемся! Закрываемся!» А я хоп, взял и ресторан купил. Теперь он для меня работает круглосуточно. Хороший ты, князь, хоть и больной.
– Нет, нет! – засмущался Мышкин, – я уже здоровый. Я реабилитировался!
– А мне вот плохо, брат, – неожиданно очень искренно признался Рогожин. – Измучила меня Настя, извела до не могу. Глаза закрою – она, выпью – к ней, сплю – с ней разговариваю. Вслух. Девки обижаются до слез. Вот скажи: как бы забыть о ней, как избавиться от этой напасти?
– Даже не знаю! – вздохнул князь и тоже признался. – Я ведь тоже к Настасье Филипповне не совсем равнодушен, но только это не совсем страсть, скорее это жалость. Жалко мне ее до слез. Не пойму отчего, но как первый раз в глаза её взглянул, так сразу понял, что это очень несчастная и одинокая гражданка.
– Эх, брат! – всхлипнул Парфён. – Один крест несем! – и тут же предложил. – Давай крестами меняться. В знак братского родства по несчастью.
– Давайте, – ответил Мышкин, снял с груди оловянный крестик на веревочке и протянул собеседнику.
Тот, в свою очередь, достал из-за пазухи полукилограммовый, золотой крест, усеянный крупными бриллиантами, и поменялся с Мышкиным.
– Зачем тебе этот пистолет? – неожиданно поинтересовался князь, разглядывая оружие в руках соседа.
– Пусть будет, – неопределенно ответил Рогожин и отстрелил еще одну висюльку, которая упала прямо в чан с икрой.
– Пойду я, – решил Мышкин, – что-то мягкий я совсем, наверное, у меня давление поднялось.
– Иди, брателлово, – кивнул Парфён, поднялся из-за стола, троекратно расцеловал Льва Николаевича в губы и шепнул на ухо:
– Вот что я решил: бери Настасью Филипповну себе. Только береги её.
Сцена 65. Улицы города. Погоня за князем
Князь вышел из ресторана и побрел по темной улице.
У него за спиной с грохотом распахнулась дверь, и на улицу в своей моторизированной коляске выехал пьяный Рогожин с оружием в руке.
– Что Парфён? – спросил Мышкин.
Но тот не говоря ни слова, поднял пистолет и произвел несколько выстрелов по стоящему. Пули просвистели в нескольких сантиметрах от головы Льва Николаевича и расколотили витрину парфюмерного магазина напротив.
Мгновенно осознав бессмысленность, каких-либо уточнений, князь подхватил магнитофон и, петляя, побежал прочь. Рогожин хмуро сплюнул и поехал вслед за ним, на ходу заменяя в пистолете обойму. Пустая обойма гулко звякнула по мостовой и исчезла в водостоке.
За Парфёном из ресторана выбежал официант с подносом в руке, на котором находились графин водки, рюмка и плошка икры, за официантом выскочили цыгане, не переставая визжать свои песни, за цыганами швейцар вытащил на цепи медведя. Вся эта орава загромыхала по пустому городу.
Через десять минут погони, Мышкин окончательно выбился из сил и остановился посреди улицы, внутренне смиряясь с необходимостью собственной зверской гибели.
Однако тут за его спиной застрекотал двигатель и знакомый, звонкий девичий голос предложил:
– Может быть, прокатимся куда-нибудь отсюда, ваша светлость?
Князь обернулся и увидел лицо Аглаи. Девушка сидела на красном мотороллере в майке того же цвета и портретом Че Гевары на спине.
– Даже и не знаю – удобно ли!? – растерялся молодой Мышкин.
Впрочем, грохнувший за углом выстрел, вынудил его пренебречь приличиями, и он вскочил на мотороллер за спину генеральской дочке.
– Как вы здесь оказались? – крикнул он сквозь шум ветра, когда они выехали с улицы на шоссе.
– Мне позвонил в стельку пьяный Ганя, предлагал опять жениться, и сказал, что вы пошли к Парфёну Семеновичу деньги отдавать и морду бить, – крикнула она ему в ответ.
– Едемте, едемте, – поторопил Мышкин и покрепче прижался к ее спине.
Сцена 66. Улицы города. Рассказ Рогожина официанту
Ярости Рогожина не было предела, когда он понял, что Мышкин от него все-таки ушел.
Парфён здоровой ногой выбил поднос из рук запыхавшегося официанта и отстрелял все оставшиеся патроны в звездное небо. Когда патроны закончились, он повернулся к официанту и сказал:
– Ушел. Видать судьба такая!.. Вот тебя как зовут? – спросил он у официанта.
– Ипполит, – ответил тот.
– Так вот кстати, Ипполит, был у меня один мой знакомый наперсточник, тоже Ипполит…
Сцена 67. Рынок
Ипполит сидит на рынке за доской и колдует на ней наперстками.
Сцена 66. Улицы города. Рассказ Рогожина официанту
(продолжение)
(Парфён) – …тезка твой – Ипполит, перечитался книжек, естественно, впал в депрессию и решил свести счеты с жизнью…
Сцена 67. Рынок (продолжение)
Наперсточник Ипполит сидит на том же рынке, за той же доской, с теми же наперстками и читает книгу. Лицо у него белое, а над головой то и дело вспыхивают видения: то намыленной петли, то окровавленной бритвы, то проруби заиндевевшей.
Сцена 66. Улицы города. Рассказ Рогожина официанту
(продолжение)
(Парфён) – …Этот придурок поехал на рынок у ДК «Горбунова» и купил гранату…
Сцена 68. Рынок у ДК «Горбунова»
Ипполит бродит по рынку заваленному лазерными дисками, пока не видит сиротливо стоящую среди аудиокассет гранату РПГ-1.
Сцена 66. Улицы города. Рассказ Рогожина официанту
(продолжение)
(Парфён) – …вместо того, что бы поехать на нормальный рынок и купить там пистолет…
Сцена 69. «Нормальный» рынок
Нормальный рынок: на прилавках разложены автоматы, пулеметы, гранатометы, не говоря уже о пистолетах и прочей мелочи. Есть даже танк.
Сцена 66. Улицы города. Рассказ Рогожина официанту
(продолжение)
(Парфён) – …Потом написал рассказ, как он хочет прекратить этот балаган и торжественно покончить с собой…
Сцена 70. Комната в квартире Ипполита
Ипполит сидит в своей пустой квартире за столом и что-то напряженно пишет в школьной тетради, то и дело слюнявя карандаш.
Сцена 66. Улицы города. Рассказ Рогожина официанту
(продолжение)
(Парфён) – …Вечером собрал братву в одном кабаке на Пресне и прочитал им рассказ…
Сцена 71. Ресторан на Пресне
Ипполит стоит посреди ресторана и декламирует вслух, с листа, свое сочинение.
В зале некоторые плачут, некоторые смеются.
Сцена 66. Улицы города. Рассказ Рогожина официанту
(продолжение)
(Парфён) – …Братве рассказ очень понравился…
Сцена 71. Ресторан на Пресне (продолжение)
По окончанию рассказа Ипполит удостоился бурных аплодисментов.
Сцена 66. Улицы города. Рассказ Рогожина официанту
(продолжение)
(Парфён) – …Стали ждать, как же Ипполит дело доведет до конца и застрелится. А этот дурачок хвать из кармана гранату и чеку рванул…
Сцена 71. Ресторан на Пресне (продолжение)
Ипполит хватает из кармана гранату, рвет на ней чеку и, демонически хохоча, поднимает ее в вытянутой руке к потолку. Перекошенные ужасом лица братвы.
Сцена 66. Улицы города. Рассказ Рогожина официанту
(продолжение)
(Парфён) – …А граната оказалась учебной…
Сцена 71. Ресторан на Пресне (продолжение)
Сжатая в руке граната.
Сцена 66. Улицы города. Рассказ Рогожина официанту
(продолжение)
(Парфён) – …Ну, что спрашивается, можно приличного на Горбушке купить? Короче – Ипполит в слезы от позора, что не смог порядочно отдуплиться…
Сцена 71. Ресторан на Пресне (продолжение)
Ипполит недоуменно посмотрел гранату, раздраженно выбросил ее в окно и заплакал.
Сцена 66. Улицы города. Рассказ Рогожина официанту
(продолжение)
(Парфён) – …А братва очухалась, из под столов повылазила и забила Ипполита насмерть, за недобросовестное отношение к поставленной задаче…
Сцена 71. Ресторан на Пресне
(окончание. Смерть Ипполита)
Братва вылезла из-под столов, достала имеющееся у нее в наличии холодное и огнестрельное оружие, и окружила Ипполита плотным кольцом.
Сцена 66. Улицы города. Рассказ Рогожина официанту
(продолжение)
(Парфён) – …Так принял литератор свою судьбу совсем из другого угла… Значит, была ему судьба умереть…
Сцена 72. Ресторан на Пресне. Вынос тела
Мертвого Ипполита, накрытого белой простыней, выносят из ресторана. Из свисающей руки покойника выпадают под ноги санитаров исписанные листки с рассказом.
Сцена 66. Улицы города. Рассказ Рогожина официанту
(окончание)
(Парфён) – …Понял, халдей?
Официант сделал пересохшим ртом глотательное движение и кивнул.
Сцена 73. Набережная Москвы реки. Парк
– Я писать хочу! – крикнул князь Аглае.
– Сейчас, – сказала Аглая и направила мотороллер в сторону парка.
Проехав еще с полкилометра, они остановились, и Лев Николаевич побежал в кусты. Его удивлению не было предела, когда он обнаружил, что сразу за кустами начинается крутой спуск к реке, и перед его глазами предстала панорама ночного города. Но делать было нечего, и он помочился в направлении сверкающей огнями на горизонте телебашни.
– Правда красиво? – спросила девушка, останавливаясь рядом с ним.
– Да-а, очень, – неопределенно ответил он, смутившись.
– Я всегда здесь останавливаюсь и писаю, – призналась Аглая, спустила джинсы и кокетливо присела писать чуть поодаль:
– Я и сейчас пописаю, с вами за компанию.
– Какой фантастический вид! – искренне восхитился князь, застегиваясь.
– И погода! – подхватила девушка, поднимаясь. – Вчера немного покапало, а сегодня распогодилось. За это стоит выпить. Будете?
– Вообще-то мне не рекомендуется, но по такому случаю не откажусь, – согласился он.
Аглая сбегала к мотороллеру и принесла оттуда две банки пива. Одну раскрыла сама, другую протянула Мышкину:
– За мировую революцию!
– За Россию мать! – поддержал князь и выпил.
– Скажите, князь, – поинтересовалась девушка. – Правда, что вы хотели на Настасье Филипповне жениться? Что вы все в ней нашли? У нее наверно болезни какие-нибудь нехорошие.
– Нет, – покачал головой Мышкин, – мне ее так было жалко, что захотелось как-нибудь помочь.
– Так не помогают, – возразила Аглая. – Жениться нужно или по любви, или из чисто коммерческого интереса, как Ганя. А так не бизнес, а чушь какая-то!
Мышкин ей хотел возразить, но не смог потому что обнаружил, что звезды на небе утратили свою статичность и стали самопроизвольно складываться в цифры и буквы. Очень скоро уже можно было распознать определенную комбинацию, в которой бы неосведомленный человек не нашел для себя ничего примечательного, но князь понял, что в систему закралась ошибка и лучше всего произвести дефрагментацию основного диска и перезагрузиться.
Машинально он стал искать подле себя клавиатуру.
– Князь! Князь! – голос Аглаи вернул его к реальности. – Князь давайте чего-нибудь придумаем еще. Мне с вами так интересно!
– Давайте, мы можем поехать в библиотеку, – сказал он, мысленно отгоняя от себя видение.
– Князь! Я все о вас знаю – скорее всего вы специальный эмиссар международной революционной организации троцкистов, я это поняла из вашего рассказа про китайского писателя, но я не стану мешать вам, пусть грянет гром, – сообразила девушка и направилась к мотороллеру.
– Я даже боюсь об этом задумываться, – буркнул тот и пошел за Аглаей.
– К слову, князь, а вы имеете интимный опыт в любви с женщиной? – спросила Аглая.
– Разумеется, нет! – обиделся Мышкин.
– Но как же вы жениться собирались тогда?! – удивилась девушка.
– Для этого и собирался? – не понял он. – А что!?
– Это крайне важно! – пояснила она. – У меня одна знакомая вот так по незнанию замуж вышла, и ей очень не понравилось…
Сцена 74. Квартира молодоженов
Счастливые родители проводили молодоженов в спальню и разошлись, но обслуживающий свадьбу официант не выдержал и приложился глазом к замочной скважине. Большая замочная скважина, а в ней любопытный глаз официанта. Внезапно оттуда брызнула мощная струя крови и залила официанту лицо, он посмотрел вниз и обнаружил, что из под двери начинает расползаться лужа крови. Из за двери раздается дикий крик и официант лишается чувств.
Сцена 73. Набережная Москвы реки. Парк
(окончание)
– Как же быть? – ужаснулся Лев Николаевич.
– Надо много практиковаться, – предложила Аглая.
– Но с кем и где? – растерялся князь.
– Можно и со мной, я не возражаю, – предложила она. – А где? На крыше дома номер 6. Там гудрон. Мягко, тепло и романтично.
– Я готов, – ответил Мышкин.
Сцена 75. Москва. Крыша высотного здания
Голые Мышкин и девушка лежали на крыше высотного здания.
– Ну, как? – поинтересовалась девица у кавалера.
– Мне очень понравилось, по силе ощущения напоминает зефир в шоколаде, – ответил он и осторожно уточнил. – А этим не вредно увлекаться, мне противопоказано особенно сильно увлекаться?
– Если одному, то очень вредно, – сказала Аглая. – У меня был знакомый, который очень увлекался один…
Сцена 76. В вагоне метро
В вагоне метро стоит молодой человек с лицом Гани, одной рукой держась за поручень, а другой, делая ритмичные движения в своих брюках. Окружающая публика с омерзением смотрит на это. Наконец, одна пожилая женщина с глобусом в руках не выдерживает и с маху несколько раз бьет молодого человека глобусом по голове.
Сцена 75. Москва. Крыша высотного здания
(окончание)
– Но если вдвоем, то вполне нормально, даже полезно, – продолжила Аглая.
– Прекрасно, – вздохнул Мышкин, – но меня пугает, что на мне ни кто не хочет жениться.
– Как ни кто? – удивилась Аглая. – На вас не хочет жениться конкретно Настасья Филипповна, а я даже очень не против… А сейчас вы должны мне сказать, что вы меня любите, и будете любить вечно.
– Я вас люблю, и буду любить вечно, – с готовностью повторил за ней князь.
– Ну, тогда прыгайте обратно в трусы и поехали свататься, и дело с концом – решила она и принялась одеваться.
Сцена 77. Дом Епанчина. Спальня генерала
Первым их увидел в окно Иван Федорович, он как раз вернулся после утренней пробежки.
– Смотри Аглая вернулась, – сообщил он, – И не одна…
– С кем? – заинтересовалась Елизавета Прокофьевна, продолжая усиленно крутить педали вело тренажера.
– Князь Мышкин и не менее, – подмигнул он. – Все-таки дураки друг к другу тянуться.
– Дурак не дурак, а денег-то побольше чем у тебя – умного, – возразила женщина.
– Точно подмечено! – поцеловал супругу генерал. – Купим им байдарку и отправим на Белое море. Может утонут.
Сцена 78. Дом Епанчина. Прихожая
– Папа! Я замуж выхожу, за Льва Николаевича! – строго сказала Аглая, входя в дом.
– Примите мои искренние поздравления, – хмыкнул Иван Федорович и обратился к Мышкину. – Быстро вы мою невинную, наивную куколку в оборот взяли. Не ожидал от вас таких скоростей. Вот раньше все солидней было – молодые люди до свадьбы недели две знакомы были.
– К делу папа! – поторопила его дочь.
– Ладно – сочетайтесь, – добродушно махнул рукой Иван Федорович. – Свадьба для молодых людей все равно, что кусок французской булки для папуаса.
– Радикальная мысль! – согласилась девушка и спросила:
– Итак, что мне в приданое полагается?
– Сложно сказать, время не стоит, Земля крутится, – глубокомысленно заметил генерал и предложил. – Может тушенкой?
– Папа!? – недовольно нахмурилась Аглая. – Мы же не чужие! Тушенка китайская, просроченная и цены на нее в два раза упали. Давай кафелем. Двадцать вагонов. Я сейчас с маклером свяжусь и оптом сдам с потерей процента в три. Зато деньги налом.
– Доченька помилосердствуй! – взмолился несчастный отец. – Плитка вечером в Таллинн уходит, давай медикаментами. Товар высшего качества, ходовой, цены устойчивые, дам пять вагонов.
– Согласна, пусть так! – согласилась непокорная дочь.
– Тогда прошу кофе попить, – вставила Елизавета Прокофьевна.
Сцена 79. Дом Епанчина. Гостиная
Все прошли в гостиную и уселись за большим круглым столом, где к ним присоединились остальные сестры – Александра и Аделаида.
– Дочь моя! – советовала Елизавета Прокофьевна, разливая чай, – начинать семейную жизнь необходимо с покупки медведя с серебряным подносом в прихожую для визиток, иначе вы всех гостей по именам не запомните. Мы с папой еще до свадьбы медведя купили, а кольца уже потом. Хороший был медведь – гималайский. Его Саша сожгла сигарой, на свое совершеннолетие.
– Дрессированный медведь? – не понял Мышкин.
– Чучело, – объяснила Аделаида и спросила: – В свадебное путешествие, куда собираетесь?!
– Еще не решили, – ответила Аглая.
В этот момент Иван Федорович поднял указательный палец вверх и, загадочно оглянувшись, сказал шепотом:
– Со свадебным путешествием аккуратней, недавно я видел сверхсекретные карты генштаба – на них нет Америки!.. Так что, – продолжил он уже нормальным голосом, – рекомендую Белое море. Возьмёте байдарки и веслами шлеп, шлеп.
– А мы с Тоцким, – начала Александра, – в Антарктиду в свадебное путешествие поедем – туда никто не ездит. Мы первыми будем молодоженами!
– И жить там оставайтесь, – посоветовала Аделаида. – Там холодно и Тоцкий – старый пердун – дольше сохранится, как в морозилке.
– Эх, Тоцкий-Тоцкий, – начал генерал, – как бы вместо путешествия не отправила его Настасья Филипповна на лесоповал за растление несовершеннолетних. Эта женщина…
– Ваня! – прервала рискованные размышления супруга Елизавета Прокофьевна. – Лучше со Львом Николаевичем о делах поговорите.
– Да, наверное, – согласился Епанчин. – Аглая, неси эту бесовскую машину!
И Аглая тут же вынесла из кабинета портативный компьютер.
– Вот, – включая устройство, – заявил Иван Федорович, – мы сейчас тебе, брат, накладную на медикаменты выпишем, не отходя от стола. Что бы мои менеджеры-тунеядцы твои пилюли не слили по случаю. У тебя паспорт с собой?
– Конечно, – послушно кивнул Мышкин, достал документ и протянул генералу.
– Э-э-э… – задумчиво начал щелкать клавишами компьютера генерал, но неожиданно крякнул. – Ничего не понимаю. Надо слесаря по компьютерам звать. Сломался, наверное…
– Вы перезагрузитесь и через «safe mode» запустите, – посоветовал князь, через плечо Ивана Федоровича заглядывая в компьютер.
– Разбираешься что ли? – удивился его будущий тесть.
– Я программист – сообщил Мышкин, но оговорился, – правда, доктор Шнейдер мне не рекомендовал больше этим заниматься, боялся, что я от голода умру. Я и правда в обморок несколько раз от недоедания падал, но от компьютера не отходил. Такой я увлекающийся.
– Это ничего! – обрадовался Иван Федорович, к своему удовольствию открывший новые, доселе ему неизвестные грани характера молодого человека. – А чем ты еще увлекаешься?
– А всем… – ответил Мышкин. – Но меня за восемь лет абсолютно вылечили и реабилитировали!
– Ну, на, побалуйся, – он протянул Мышкину ноутбук. – И не бойся, от голода мы тебе умереть не дадим.
Лев Николаевич бережно принял аппарат, положил пальцы на клавиатуру и закрыл глаза…
В одно мгновенье мир вокруг него изменился – исчезли резкие тона, изменился ландшафт, вышло два солнца. Он сидел на скале, а внизу, в долине, залитой рассветным пурпуром, текла зеленая река. Над рекой порхали гигантские бабочки, по изумрудным берегам дремали лиловые крокодилы, а над всем этим висел желтый туман. Да и сам Мышкин изменился, вместо джинсов и неизменной клетчатой рубашки на нем появился смокинг…
– Князь! – возгласом привела его в чувство Елизавета Прокофьевна. – Пора в ЗАГС ехать, нас там давно ждут.
Он открыл глаза и обнаружил, что все члены семьи успели одеться в вечерние платья, а Аглая и, вообще, в свадебное. К своему крайнему изумлению, он понял, что тоже в смокинге.
– По машинам! – раздался с улицы голос Ивана Федоровича.
Все заторопились и пошли к дверям.
Сцена 80. Автомобиль молодых. Улицы Москвы
Пока они ехали в машинах до места рядом с машиной молодых долго кружилась гигантская бабочка махаон и агрессивно билась в стекло машины, выдавая свою звериную сущность. Впрочем, ее видел только Мышкин, но говорить никому из осторожности не стал.
Сцена 81. Москва. У ЗАГСа на ул. Грибоедова. Скандал
К тому времени у ЗАГСа собралось немало гостей. Тут наличествовали и бледный, заросший щетиной Гавриил Ардалионович с букетом незабудок, и Варя в оранжевом платье с вырезом до копчика, но в кроссовках, и Фердыщенко с перебинтованной лодыжкой и гипсовой статуэткой пляшущего сатира, и много прочих наряженных лиц.
– Молодые! – взвыли гости, когда свадебный кортеж поравнялся со зданием ЗАГСа. В воздух полетели цветы, грянул медью пожарный оркестр.
Первыми из машины вышли генерал с супругой и дочерьми, а уже за ними показались князь с невестой. Процессия неторопливо стала подниматься по лестнице в здание.
Но тут из-за угла раздались выстрелы, музыка и выехал лимузин с открытым верхом. В нем сидели Рогожин за рулем и Настасья Филипповна.
– Совет да любовь! – хмуро поздоровался со всеми Парфён, выходя из лимузина сам и помогая выйти Настасье Филипповне.
– Плохие новости! – шепнул Ганя Фердыщенко, наблюдая, как изменяется в лице князь, по мере приближения к нему Настасьи Филипповны.
– Убийство намечается, я глубоко взволнован, – согласился тот и начал пробираться сквозь толпу прочь, но кто то из стоящих подставил ему ножку и он с грохотом покатился вниз.
– Жуть! Скандал! – сказала Елизавета Прокофьевна, машинально загораживая своим телом дочерей.
– Как же так Лев Николаевич? – начала Настасья Филипповна, обращаясь к Мышкину. – Вы же на мне обещали жениться, а сами, как мальчик наивный…
– Я требую соблюсти приличия! Иначе я вызову милицию, – начал сердиться Иван Федорович, с ненавистью глядя на скандальную девицу.
– Я тебе вызову сейчас! – пригрозил ему Рогожин и незаметно показал на рукоять пистолета, торчащую у него из-за пояса. – Пусть молодежь сама договаривается.
– Что это значит? О чем договаривается? – взвизгнула Елизавета Прокофьевна.
– О чем хотим, о том и договоримся… – Настасья Филипповна повернулась к Мышкину. – Что же мне теперь брошенной делать?
– Это ты брошенная!? – вмешалась Аглая, – не смеши людей! Своему орангутангу тупому сказки рассказывай про женское одиночество. Или просто хочешь праздник испортить?
– Какой праздник? Какой праздник?.. – повернулась к ней Настасья Филипповна, – Разве это праздник – несчастного князя под венец волочь, что бы потом ему с тренером по теннису в раздевалках рога наставлять? Или вы серьезно решили стать домохозяйкой, родить ему кучу детей и по воскресеньям печь ватрушки с майонезом?
– Вам-то что?! Не ваше дело! – рявкнула Аглая, – тебе-то что? Или сама хочешь семью создать? Сомневаюсь!
– Не ссорьтесь девочки! – попробовал их помирить Мышкин.
– Какая ни есть, но любит-то он меня! – воскликнула Настасья Филипповна.
– Фигня! – зло расхохоталась Аглая, – это он тебя тогда пожалел, как кошку трехногую.
– Князь, – обратилась к Льву Николаевичу Настасья Филипповна, – конечно она права, они все правы, конечно моя жизнь кончена, но я не виновата, честное слово не виновата, я как все хочу любить, ну что же мне делать! – и она заплакала.
– Бедная! Бедная! Бедная моя! – всхлипнул Мышкин, бросая Аглаю и кидаясь обнимать плачущую женщину.
– Сказочный долбоеб! Зачем его только из больницы выпустили!? – развел руками Иван Федорович, схватил Аглаю под локоть и поволок вниз к машинам. Остальные члены семьи проследовали за ним. Последней шла раскрасневшаяся Аглая. Уже у самой машины она попыталась вырвать свою руку из руки отца и вернуться, но генерал и Елизавета Прокофьевна силой впихнули ее в машину.
Но князь всего этого не видел, он успокаивал Настасью Филипповну:
– Мы будем вместе всю жизнь, милая моя!.. А то я подумал… Мне показалось… Что вы не хотите за меня замуж…
Едва машины Епанчиных отъехали от ЗАГСа, Настасья Филипповна очень быстро взяла себя в руки и ответила :
– Хороший ты, мужик, – князь, но больно неземной. Не жалей меня, я этого не заслужила. И тебя недостойна. Разве что Парфён подойдет. Мы с ним из одного теста сделаны. Точнее из говна.
– Говна, – радостно подтвердил Рогожин, стоящий неподалеку.
– Пойдемте, любовь моя распишемся под музыку! Скорее пойдемте! – схватил за руку Настасью Филипповну Мышкин.
– Какой там – распишемся!? – Она вырвала свою руку из его. – Я сюда приехала не губить вас, а наоборот спасать.
– Так значит, жениться не будем? – не поверил князь.
– Зачем?! – честно ответила Настасья Филипповна и приказала Рогожину: – Поехали, смерть моя лютая, отсюда. Заводи «бибику».
– Это в момент, – обрадовался тот.
– Прощайте Лев Николаевич! Я действительно люблю вас, но мне кажется, что от этого вам навряд ли полегчает. Прощайте мой «рыцарь бедный» и простите меня, – сказала женщина и зашагала к лимузину.
Князь, ошарашенный всем произошедшим, недвижимо стоял и наблюдал за отъезжающей машиной и только когда лимузин скрылся из виду, он начал спускаться вниз по лестнице ЗАГСа.
Из толпы к нему навстречу вышел Ганя сестрой и с ходу предложил:
– Ну что князь может «вмажемся»? Прости, что так на прямую, но больно событий много произошло.
– Да, да, – с радостью поддержал он идею, – Непременно вмажьтесь.
– Отлично! – потер руки Гаврииил Ардалионович, – Варя такой раствор сделала! Оторвемся по высшему классу. На это она мастерица.
– И я с вами, – заныл рядом Фердыщенко.
– Тьфу ты! – сплюнула Варя, – Только на тебя шприц переводить. Ну ладно.
– Можно у меня на выставке, – предложил Фердыщенко. – Тут два шага, и у меня отличная экспозиция. Есть «Океанические пейзажи» кисти Роберта Чижикова. Сильная вещь! Поверите – один в зале не остаюсь, боюсь утонуть.
Сцена 82. Улицы Москвы. Проход к выставочному залу
Они миновали перекресток, обошли булочную и зашли в выставочный зал.
Сцена 83. Выставочный зал
– Тетя Маня, иди домой, я сам посторожу, – отправил дежурную Фердыщенко, выволок четыре стула в центр зала и усадил туда компанию.
– Приступим, – сказал Ганя, достал из кармана шприцы, один оставил себе, а два других отдал князю и Варе.
– Тучки небесные, вечные странники, – почему-то сказала шприцу Варя, поцеловала его, закатала рукав платья и сделала инъекцию, даже не перетягивая руки жгутом.
– Всего хорошего, товарищи, – шепнул Гавриил Ардалионович, перетянул руку ремнем и тоже сделал инъекцию.
Фердыщенко же, наоборот произвел максимальное количество мудреных манипуляций – и походил по залу, и пошлепал ладонью по сгибу у локтя, и поприседал, и трижды сплюнул через левое плечо. Наконец, немилосердно, до синевы, перетянул руку ганиным ремнем, сделал укол и протянул шприц князю.
– Нет, спасибо, меня и так прет наяву и без всякого «компота», – отложил в сторону приспособление Мышкин.
– Я все время размышляю, – сказал Ганя князю, – зачем я деньги вернул? Ведь так все ладненько получалось – интересная работа, начальный капитал, небольшое предприятие по утилизации промышленных отходов, а как следствие – улучшение характера и прекрасный аппетит… – Он не успел договорить, потому что его тело выгнуло дугой, глаза закатились, и изо рта пошла пена.
– Да-с! По всему видно – хороший раствор, – опасливо констатировал Фердыщенко, глядя на Ганю.
– Зря он деньги отдал, – тихо сказала Варя, – все так ладненько получалось, интересная работа, случайные деньги, маленький заводик по утилизации промышленных отходов и как следствие – улучшение характера и прекрасный аппетит … – И ее тоже начало скручивать в штопор.
– Определенно ни все в порядке! – совсем уж испугался Фердыщенко и предложил князю. – Может, заранее «скорую» вызовем. Мы и потащимся и спасемся заодно.
– Вы не бойтесь, – успокоил его Мышкин, – я этот раствор знаю. У него всегда такой приход.
– Я бы слушал вас всю свою биографию, – поблагодарил его Фердыщенко и сказал: – Определенно, зря он деньги отдал, крошечный заводик по утилизации промышленных отходов и прекрасный аппетит… – И с Фердыщенко произошло тоже, что с остальными.
А князь сидел и ждал. И попутно рассматривал вывешенные на стенах картины. На одной было изображено море. После небольших сомнений князь, включил музыку, разделся до трусов… и нырнул в теплую воду. Мимо плыли морские гребешки. На дне ворочались причудливые ракушки. Над головой сквозь хрустальную толщу воды сияло огромное полуденное светило…
В себя, его привел, чей-то доверительный голос:
– Ваше сиятельство! Господин Рогожин изволит пригласить вас сегодня в 19.00 на французский ужин при свечах в дом одной известной вам особы. Машина подана.
Мышкин открыл глаза и обнаружил две вещи – во-первых, то, что он лежит посреди галереи без штанов в луже, и, во-вторых, то, что над ним стоит человек из рогожинского окружения, одетый в лакейскую ливрею.
– Одну секундочку! – поднялся он на четвереньки и начал искать свою одежду.
Лакей услужливо подал ему недостающий носок.
– А я вас узнал, – сказал князь. – Мы с вами вместе из Швейцарии ехали… Ну, как уладили вопросы с жилплощадью?
– Да, все некогда. С Парфёном Семеновичем разве отдохнешь. Неуемной энергии человек.
Сцена 84. Загородная натура. Улица поселка
Лимузин доставил к дому Настасьи Филипповны как раз к установленному часу.
Сцена 85. Двор дома Настасьи Филипповны
Рогожин в фиолетовом смокинге сам встретил его у калитки.
– Здравствуй, брат мой названный! Проходи! – похлопал он князя по плечу, пропуская вперед.
– Извините, что я в таком виде, не было возможности привести себя в порядок, – извинился Лев Николаевич, проходя по коридору в гостиную.
– Брось! – успокоил его Парфён. – Будут только свои. Проще говоря – я и ты.
Сцена 86. Дом Настасьи Филипповны.
Обеденный зал
Они вошли в зал, и расселись по разные стороны прекрасно сервированного стола.
– Не стесняйся князь, отведай моей кухни, сам готовил, – похвалился Рогожин, – и водочкой не побрезгуй. Отличная водочка. Я ее из Костромы вожу. Друг Петрович выпускает. Нет лучше напитка под птицу и мясо.
– Не знаю, стоит ли? – начал сомневаться Мышкин. – Признаться, я сегодня чуть на наркотики не сорвался. Восемь лет ни куба, а сегодня …
– Наркотикам нет! – постановил Парфён, все-таки наливая ему в рюмку водки. – Что это такое – наркотики! Разве это удовольствие!? Хаос один. И кто их придумал!? Ботаники некультурные. А водку!? Сам Менделеев! Великий ученый. Отец всей химической таблицы! Светоч!
– Великий ум, – поддакнул гость, накладывая себе в тарелку закуски.
– А настоящая водка – это не пьянство, а ключ, – продолжил разглагольствовать Рогожин. – Ключ к своей совести. С нее-то и начинается настоящая мудрость. Жил человек какой-нибудь думать не думал, деньги зарабатывал, с бабами спал, музыку слушал, а однажды где-нибудь на улице увидал старушку убогую, и стало ему стыдно, за то, что он жизнь свою бессовестно прожигает – дар бесценный, а у других этого нет. И начинает он задумываться, о семье мечтать, о любви и покое. Как я предположим.
– Задумываетесь? – не поверил князь.
– А как же! – воскликнул Парфён. – Давно голову ломаю, по ночам не сплю. Мне же тоже любви хочется, сохну я без любви.
– Ну, у вас теперь Настасья Филипповна, – заметил Мышкин, закусывая бужениной водку.
– Теперь уже не только у меня, – отмахнулся Рогожин и опять размечтался. – Обычный ведь я человек! Мне ласки хочется, понимания и преданности, если получится. Но пока только боль и отчаяние. Приходится водку пить – совесть питать. А как напьюсь, то шалю. У меня и дед и папа шалуны были. Как вам мои блюда?
– Превосходно, – признался князь уплетая за обе щеки, – только зачем вы жаркое цветами обложили?
– А букеты! – усмехнулся тот. – Хотел, что бы покрасивше вышло. Старался, как мог, но, сам понимаешь, не официант. Выпьем еще по рюмашке.
– Выпьем, – ответил гость, выпил вслед за хозяином и спросил. – А Настасья Филипповна, когда выйдет?
– Да никогда, – спокойно признался Рогожин. – Шлепнул я ее, голубку нашу. Довела до ручки, и я ей в спальне полбашки из револьвера отнес.
– Не может быть! – вскричал Мышкин. – Как же это случилось?
– Проще некуда, – сказал тот. – Приехали мы с ваших свадеб бесконечных, кофе попили, я водки, ну и начала мне она мозг сверлить…
Сцена 87. Дом Настасьи Филипповны. Лестница
Настасья Филипповна стоит в вечернем платье на лестнице и кричит сверху вниз:
– Кровопийца! Скотина! Ты меня недостоин! Становись передо мной на колени!
Сцена 86. Дом Настасьи Филипповны.
Обеденный зал (продолжение)
(Парфён) – …Я встал…
Сцена 88. Дом Настасьи Филипповны. Спальня
Настасья Филипповна сидит у трюмо, наносит ночной крем на лицо и кричит:
– Целуй мне руки, животное!
Сцена 86. Дом Настасьи Филипповны.
Обеденный зал (продолжение)
(Парфён) – …Я поцеловал…
Сцена 89. Дом Настасьи Филипповны. Бассейн
Настасья Филипповна плавает в бассейне и кричит:
– Будешь, как собака у меня на цепи сидеть!
Сцена 86. Дом Настасьи Филипповны.
Обеденный зал (продолжение)
(Парфён) – … – Сколько угодно, – говорю: – Хоть говном корми. Только не гони…
Сцена 90. Дом Настасьи Филипповны. Спальня
Настасья Филипповна сидит на постели, снимает чулок и кричит:
– А это мы еще посмотрим! Ты у меня еще испытательный срок не выходил! Скотина!..
Сцена 86. Дом Настасьи Филипповны.
Обеденный зал (продолжение)
(Парфён) – …В общем, часа два так играли. В конце концов, я ей дуло в рот вставил и на курок нажал. Чего-то накатило…
Сцена 91. Дом Настасьи Филипповны. Спальня
Настасья Филипповна хочет что-то сказать, но не успевает, потому что ей в рот втыкается дуло пистолета и кровь заливает подушку.
Сцена 86. Дом Настасьи Филипповны.
Обеденный зал (окончание)
– Ужас! – промолвил князь.
– Ужас,– согласился Парфён и заметил: – Но ужас-то ужас, а мучить нас теперь некому, по-людски заживем.
– Где она? Я хочу последний раз поцеловать её, – попросил Мышкин.
– В спальной. Иди, лобызайся. Я все понимаю… – показал на дверь спальной Рогожин, налил себе водки и подцепил на вилку ломоть буженины.
Князь встал из-за стола и прошел в спальную комнату, но через минуту вышел оттуда задумчивей, чем обычно.
– Попрощался? – уточнил Парфён, выпивая и закусывая.
– Да… А где ее ноги? – полюбопытствовал Лев Николаевич.
– А, что по-твоему, мы ели? – ответил Парфён.
– Мне надо пройтись и все обстоятельно обдумать, – решил Мышкин.
– Иди, коли надо, – кивнул Парфён, – но подумай – может быть, она именно для этого на свет родилась. Во всяком случае, для меня эта сегодняшняя встреча с ней… – и он потряс в воздухе вилкой с наколотым на ней куском буженины,– самая приятная. И заметь – какую, никакую, а пользу людям она все-таки принесла, причем, самым близким.
Князь забрал свой магнитофон и пошел к двери, но там задержался, обернулся и спросил:
– А можно и для Гавриила Ардалионовича несколько кусочков завернуть?
Рогожин сделал утвердительный жест рукой и взял в руку острый столовый нож с костяной ручкой.
Сцена 92. Двор дома Настасьи Филипповны
Князь шел по тропинке, бережно сжимая обеими руками белую фарфоровую тарелку накрытую сверху такой же.
Сцена 93. Пустыня
Скоро тропинка закончилась, и Мышкин зашагал по каменистой пустыне на неизвестной планете в направлении виднеющегося на горизонте гигантского кристалла, излучающего свет.
Лев Николаевич шел да шел и отчего-то лицо его было светло и спокойно, как у спящих новорожденных младенцев, не знавших еще зла.
А в голове его звучал голос Настасьи Филипповны:
– Красота спасет мир. Красота спасет мир. Красота спасет мир.
Финальный кадр
На экране мерцая появляется надпись:
КРАСОТА СПАСЕТ МИР.
Конец
Дополнения
Иван Охлобыстин
о Даун Хаусе
– У Федора Михайловича Достоевского довольно простая конструкция мысли: ненормальный человек оказывается нормальней, чем все остальные. И она осталась.
Язык Достоевского мне брать не хотелось – хоть я и неплохо стилизую, но в некоторые области к художникам лучше не залезать. Я взял смысловую конструкцию, оставил все имена,титульные фразы навроде «Красота спасет мир» и чуть-чуть переделал финал, но я уверен, что в наше время Достоевский сам бы таким образом поступил.
Он закончил свой роман дикостью, и хуже дикости по тем временам быть не могло. И я ответил тем же – финал у картины не такой, но по уровню дикости Достоевскому соответствует.
А мой Рогожин – нормально мыслящий, разумный бизнесмен, причем удачливый, но живущий не в свое время и не в той ситуации.
Он неглупый человек, у него большие капиталы, он безнадежно влюблен, он не может реализовать свою любовь, он не хочет жить в этой ситуации, поэтому он все утрирует: возьмет свой шестисотый и под Палех распишет. Это одинокий человек.
А что до того, что все спрашивают, почему не я играю Мышкина? У меня очень стабильная психика, во мне нет мышкинской нежности и наивности. И потом, Мышкин глубже меня. Федя Бондарчук, который его играет, вряд ли глубже меня, но он производит такое впечатление.
Православная общественность осудила фильм
снятый по сценарию священника Ивана Охлобыстина
В «аморальности» и попрании национальных и православных ценностей обвинил создателей кинофильма «Даун Хаус» – автора сценария Ивана Охлобыстина и режиссера Р. Кочанова – православный публицист Юрий Агещев.
Он подал иск на создателей киноленты в телевизионную программу «Суд идёт». Иск был рассмотрен, а о результатах судебного разбирательства зрители канала ТВЦ смогут узнать 22 апреля, когда выйдет в эфир очередной выпуск программы «Суд идёт», сообщает агентство «Благовест-инфо».
Сторона обвинения – Юрий Агещев, монахиня Ольга (Гобзева) и писатель Игорь Волгин – отметили своеобразное «духовное преемство» творчества Ивана Охлобыстина и Р. Кочанова.
Недавно этот творческий дуэт снял фильм «Дембель» (ДМБ), один из эпизодов которого – сцену «любви солдата российской армии с посетительницей Православного кладбища у могилы» – Юрий Агещев назвал богохульной.
Православный публицист выразил недоумение в связи со «скоротечным» рукоположением Ивана Охлобыстина в сан священника, которое имело место в марте нынешнего года в Ташкентской епархии Русской Православной Церкви. Творчество этого «богемного писателя», по мнению Юрия Агещева, не имеет «ни малейшего отношения к православному и христианскому миропониманию и образу жизни».
Коснувшись непосредственного предмета разбирательства на телесуде – фильма «Даун Хаус», Юрий Агещев сообщил, что он представляет собой экранизацию романа Ф.М. Достоевского «Идиот», однако сюжет этого классического произведения в фильме угадывается с трудом. Там, например, князь Мышкин представлен в образе наркомана, а в заключение картины «Рогожин вкушает студень, приготовленный из ног убитой им Настасьи Филипповны».
Открытое письмо отца Иоанна Охлобыстина
Апрель, 20, 2001 года, 15 часов 07 минут, время московское
Возлюбленные братья и сестры!
Спешу уведомить вас, что нахожусь я по-прежнему в теплых краях, где служу священником в церкви. Чувствую себя отменно, питаюсь изысканно, много читаю, пристрастился к ежевечернему оздоровительному массажу по системе «Чуань».
Так что надежды на ухудшение моего психического здоровья преждевременны.
Что же касается премьеры «Даун Хаус» и его последующей прокатной биографии, то вы меня простите, но я уже не нахожу себе места в судьбе вышеупомянутого произведения. Этому есть несколько причин, но главная заключается в том, что я не соответствую собственному эталону художника.
За пятнадцать лет работы в кино я не нашел в себе сил и таланта, чтобы все-таки начать декларировать с экрана идеалы любви, чистоты и благородства.
Конечно, иные могут воспринять мои откровения за эффектную позу, но люди знающие меня легко подтвердят, что в моем творческом арсенале и по нынешнюю пору имеется достаточное количество других беспроигрышных метод, чтобы наделать шуму и напомнить о себе публике.
Другое дело — надо ли? Стоит ли того публика? Ведь именно ее низменными потребностями и определяется то, что потом выходит на киноэкраны. Ведь именно она рукоплещет садистам и извращенцам, единственное достоинство коих — в их извращениях.
Так что смысла расшаркиваться перед ними нет.
Есть смысл попытаться помочь тем, кто еще продолжает бороться, еще надеется на возрождение настоящей культуры, ниспровергающей идолов греха и пошлости, воспевающей все лучшее, что есть в человечестве, привлекающей будущее в настоящее. Этой маленькой, но героической армии нужен свой капеллан.
Обучением на оного я в данный момент и занимаюсь под руководством легендарного Среднеазиатского архиепископа Владимира (Икима).
В скором времени я надеюсь вернуться назад и сердечно обнять вас, а так же передать, что, умирая, Иван Охлобыстин просил у вас прощения.
Священник Иоанн Охлобыстин
Оглавление
Гибель дворянина
Изображение хулиганит
Изображение хулиганит (продолжение)
(продолжение)
(продолжение)
(окончание)
Рассказ Фердыщенко
Рассказ Фердыщенко (продолжение)
Рассказ Фердыщенко (продолжение)
Рассказ Фердыщенко (окончание)
Рассказ Ивана Федоровича
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
Рассказ Ивана Федоровича (продолжение)
Рассказ Ивана Федоровича (окончание)
Борьба за руку невесты
Борьба за руку невесты (продолжение)
(продолжение)
(продолжение)
(продолжение)
(продолжение)
(продолжение)
(продолжение)
(продолжение)
(продолжение)
(продолжение)
(продолжение)
(окончание. Смерть Ипполита)
(продолжение)
(окончание)
(окончание)
(окончание)
Обеденный зал
Обеденный зал (продолжение)
Обеденный зал (продолжение)
Обеденный зал (продолжение)
Обеденный зал (продолжение)
Обеденный зал (окончание)
о Даун Хаусе
снятый по сценарию священника Ивана Охлобыстина